С другого бока от Оли протолкался Павел. Лег животом на прилавок, выдернул куртку из рук обалдевшего брюнета, сунул Оле и тут же вытеснил ее, загородив плечом.

— Давай номерок, Наташ, — скомандовал он.

Оля, тихо улыбаясь, отступила к зеркальной колонне. Заступничество Павла было не только кстати, но и очень приятно. Может, он и не насмехался над ней никогда, даже в Московье? Или это общение с Ритой так на него подействовало?

— Эй, красивая! — донесся до нее голос брюнета. — Как звать?

Оля скорчила презрительную рожицу и молча отвернулась. За нее ответил Павел:

— Много будешь знать… некоторые от этого старятся, а ты — так сразу помрешь.

Дежурные засмеялись.

— Смелый? — уточнил брюнет. — А если я выйду?

Оля обернулась, испугавшись за Павла, потому что брюнет был выше него, в два раза шире в плечах и старше. Однако тут неожиданно вступился беловолосый вахтер:

— Утихни, — негромко посоветовал он брюнету. — Отстань от них, они молодые и твоих шуток не понимают.

Оля удивилась: по ее разумению, вахтер должен был скорей нападать на нее, а не защищать. Брюнет попытался что-то сказать, но вахтер очень странно на него смотрел. И брюнет стушевался, отошел назад, почему-то зримо уменьшившись в размерах.

Оля повернулась и вышла на улицу, на ходу влезая в рукава куртки. Снаружи дождалась остальных. Второй пары у группы не было, решили пообедать в кафе при спорткомплексе, пока там мало народу, а потом — на третью пару.

Павел держался рядом, Оля воспользовалась моментом:

— Паш, слушай, мне нужен твой телефон.

Сказала — и испугалась. А вдруг он ее сейчас пошлет? Или еще чего скажет… Но он без всякого удивления назвал восемь цифр своего личного номера. Оля благодарно кивнула и тут же отдрейфовала к Рите. Шепотом сказала, что телефон взяла и все нормально.

А вечером ей опять позвонил вчерашний тип. На этот раз спросил, что задано по русской литературе, а потом позвал в кино. Оля сказала, что не ходит по кино с незнакомыми, он засмеялся — в зале все равно темно, так какая разница? Оля бросила трубку.

* * *

25 ноября 2082 года, среда

Селенград

Ночью Оле приснился кошмар. Будто она в Московье, с родителями, но учится с Павлом в одной группе, как в Селенграде. А мама решила, что Оля должна уехать из Московья. И в тот же день, когда мама приняла это решение, Павел написал Оле, что любит ее. А она ему сказала, что поздно — она должна уехать навсегда. И такое жуткое чувство безысходности проникло в этот сон, что Оля проснулась в слезах и даже утром, в метро, не могла отделаться от этой тоски.

После третьей пары она собиралась ехать сразу домой, но у Риты было другое мнение. Потащила Олю в кафе при спорткомплексе. И уже там прицепилась как репей, требуя, чтобы Оля в ее присутствии тщательно изучила содержимое своей сумочки. Оля отмахивалась, в сумочке был бардак, и не хотелось хвастаться им перед посторонними. Рита не отставала.

— Да зачем тебе это?

Рита долго мялась, загадочно усмехалась, потом проговорилась:

— Я видела, как Котляков тебе что-то туда положил.

— Взрывчатку? — предположила Оля, не желавшая принимать всерьез никакие намеки. — Или крысиный яд? Я не крыса, он на меня не подействует, так что он зря старался.

— Ну посмотри, жалко тебе, что ли?

Оля поняла, что Рита с нее живой не слезет. И вытряхнула прямо на стол весь свой бардак с единственной целью: чтобы Рита убедилась в отсутствии подношения. Конечно, теоретически у Павла была возможность подложить что-нибудь, Оля на перемене часто оставляла сумочку на столе, а сама уходила за соком или мороженым. Но на практике Оля в такое не верила.

И каков же был ее ужас, когда среди прочего мусора она увидела аккуратно сложенный листок бумаги. Бумаги! Боже, никто сейчас не пишет на бумаге. Кроме нее, но об этом никто не знает. Хотя Павел вполне мог знать о ее пристрастии к ведению дневника. Кровь бросилась ей в лицо. Дрожащими руками развернула листок. Красивым шрифтом — оказывается, он хорошо умеет держать стило в руках! — там было написано:

“Пацанчик, я твой навеки! Я тебя люблю! Это я тебе звоню.

Твой милый П.К.

P.S. Я буду ждать тебя сегодня после уроков в кафе при спорткомплексе. Если боишься одна, приходи с подругой.”

Оля отбросила записку прочь, едва не разрыдавшись от какого-то странного чувства: смесь страха, унижения и боли. Боли ощутимой, физической. Эта записка была издевкой, тупой и злобной. Рита попыталась придвинуть злосчастный листок бумаги поближе, но Оля шарахнулась всем телом, как от отравы. Рита спокойно прочитала, улыбнулась:

— По-моему, все так, как ты хотела.

— Вранье! — почти крикнула Оля, сдерживая слезы. Тут до нее дошло, где было назначено свидание, она вскочила: — Пошли отсюда быстро.

— Ты чего? Все нормально же. Я же тебе говорила, что надо быть смелой, давно бы все выяснили. Мне кажется, надо остаться, чтобы выяснить отношения.

— Нет! Я не хочу, чтобы он… чтобы хоть кто-то нас сегодня здесь видел. — Вырвала записку у Риты, скомкала, бросила ее в мусорный ящик. — Пошли.

Рите пришлось подчиниться, хотя она явно не понимала: чего это нашло на Олю? Оля тоже не понимала, только отчего-то казалось, что эта записка — признание не в любви, а в презрении. Глубоком, искреннем, неизлечимом. Вот только чьем? Как ни старалась она себя убедить, что Павел умеет писать, не смогла вспомнить ни одного случая, хотя бы косвенно это подтверждающего.

* * *

25 ноября 2082 года, среда

Селенград

Записку Павел нашел сразу. Уходя на перемену, бросил куртку в аудитории, а вернувшись, обнаружил, что ее кто-то трогал: он клал куртку вывернутой наизнанку, и теперь она тоже была вывернута, только не так ловко. В карманах он ничего особенного не держал, даже не думал, что кто-то в группе способен на воровство, но по привычке проверил. Ничего не пропало, зато прибавилось. Сложенный вчетверо листок бумаги, на котором аккуратным шрифтом было написано:

“Котляков, я твоя навеки! Я тебя люблю!

Твоя милая О.П.

P.S. Я буду ждать тебя сегодня после уроков в кафе при спорткомплексе. Если стесняешься один, приходи с другом”.

Показал Сашке — а чего стесняться? Оля такого бреда не напишет. Сашка хмыкнул.

— Кто-то из наших развлекается, — обронил Павел. — Найду и в репу заряжу.

— А если девчонка?

Павел отрицательно покачал головой: никто из девчонок не знал о его отношении к Оле. А ребята почти все догадались. Сашка забрал записку, вытащил свой разведчицкий набор — ну, блажь у человека была стать разведчиком, — принялся изучать. Павел поверх голов оглядывал аудиторию. По его невозмутимому лицу нельзя было понять, насколько болезненно он воспринял эту неудачную шутку. Но если бы сейчас ему показали пальцем, кто это сделал… с таким же безмятежным видом разбил бы морду в кровь.