Йорк-Тауне в октябре 1781 года. Гамильтон уговорил себя возглавить крупную штыковую атаку на британские редуты, и он максимально использовал предоставленную ему возможность проявить галантность, оказавшись первым над редутом. Атака была успешной, и хотя семь французских и американских солдат были убиты и пятнадцать ранены, Гамильтон вышел из боя невредимым.

Поскольку он вырос в Вест-Индии и приехал на североамериканский континент подростком, у Гамильтона не было той эмоциональной привязанности к определённой колонии или штату, которая была у большинства других основателей. Он, естественно, мыслил в масштабах страны и с самого начала революции сосредоточил своё внимание на правительстве Соединённых Штатов. В 1781–1782 годах он написал серию замечательных работ о путях укрепления Конфедерации. В 1782 году Нью-Йорк избрал его, в возрасте двадцати семи лет, одним из своих представителей в Конгрессе. Там он познакомился с Джеймсом Мэдисоном, и началось плодотворное сотрудничество в деле укрепления национального правительства. Это сотрудничество привело к тому, что в начале 1780-х годов попытки расширить полномочия Конфедерации зашли в тупик и привели к Конвенту в Аннаполисе в 1786 году, затем к Филадельфийскому конвенту в 1787 году и, наконец, к написанию «Федералистских работ» в поддержку Конституции. Когда Гамильтон стал министром финансов, у него были все основания полагать, что это сотрудничество между ним и Мэдисоном, лидером федералистов в Палате представителей, продолжится.

Однако в конечном итоге представление Гамильтона о том, каким должно быть федеральное правительство, отличалось от представления Мэдисона. Вместо бескорыстного судебного государства Мэдисона Гамильтон представлял себе Соединённые Штаты как великую могущественную нацию, подобную Великобритании и другим государствам современной Европы, возглавляемую энергичным правительством и предназначенную, как он говорил, «для достижения великих целей». На посту министра финансов Гамильтон находился в идеальном положении для реализации своего представления о том, какими должны стать Соединённые Штаты. Словно подражая знаменитому британскому премьер-министру и первому лорду казначейства сэру Роберту Уолполу, который успешно создавал британское государство в первые десятилетия XVIII века, Гамильтон видел себя своего рода премьер-министром при монархическом президентстве Вашингтона. Иногда он даже говорил о «моей администрации». Поскольку он считал, что «большинство важных мер любого правительства связано с казначейством», он чувствовал себя вправе вмешиваться в дела других департаментов и брать на себя ведущую роль в организации и управлении правительством.

В отличие от Джефферсона как главы Государственного департамента и Нокса как главы Военного департамента, Гамильтон как секретарь казначейства обладал необычайной степенью власти и независимости. Вашингтон относился к Джефферсону и Ноксу только как к советникам и часто сам принимал непосредственное участие в ведении иностранных дел и военных вопросов. Но к Гамильтону он относился по-другому — в основном потому, что считал, что Министерство финансов по Конституции отличается от других департаментов. Когда в 1789 году Конгресс создал Государственный и Военный департаменты, он просто объявил, что секретари должны выполнять такие обязанности, какие потребует президент. Однако, создавая Министерство финансов, он не упомянул президента и вместо этого потребовал, чтобы секретарь отчитывался непосредственно перед Конгрессом. Не желая посягать на власть Конгресса, Вашингтон, таким образом, предоставил Гамильтону гораздо большую свободу действий в управлении казначейством, чем другим секретарям.

Ободрённый таким образом, Гамильтон даже начал вмешиваться в законодательную деятельность Конгресса. Действительно, одной из причин, по которой Палата представителей в первых конгрессах обходилась без постоянных комитетов, было то, что вскоре она стала полагаться на глав исполнительных ведомств, в частности на секретаря казначейства, при подготовке большинства своих законопроектов. В конце июля 1789 года Палата представителей учредила Комитет путей и средств для консультирования по финансовым вопросам, а 2 сентября 1789 года был создан Департамент казначейства. 11 сентября Александр Гамильтон был назначен секретарём казначейства, а шесть дней спустя Палата представителей распустила свой Комитет по путям и средствам, заявив, что будет полагаться на Гамильтона в своих финансовых вопросах. «Конгресс мог бы с таким же успехом отправиться домой, — жаловался в 1791 году страдающий диспепсией Уильям Маклей, — мистер Гамильтон всемогущ и не терпит неудач ни в чём, за что бы он ни брался». Только в 1795 году, после отставки Гамильтона из Министерства финансов, Палата представителей вновь учредила Комитет по путям и средствам.

Поскольку оппозиционные группы в Британии традиционно считали казначейство важным источником политической коррупции, некоторые члены Первого конгресса относились к новому секретарю казначейства с подозрением — и не без оснований: его возможности для злоупотребления покровительством и влиянием были огромны. Казначейство было самым крупным ведомством: несколько десятков сотрудников в казначейском управлении и более двух тысяч таможенных чиновников, налоговых агентов и почтмейстеров, разбросанных по всей стране. В 1789 году секретарь казначейства состоял из тридцати девяти человек в центральном офисе, включая шесть главных офицеров, тридцать одного клерка и двух посыльных; к 1792 году их число выросло до девяноста. Для сравнения, другие департаменты были крошечными: в самом начале государственный секретарь имел четырёх клерков и одного посыльного, военный секретарь — только трёх клерков, а генеральный прокурор — ни одного, поскольку ещё не существовало Министерства юстиции.

Однако по современным европейским меркам штат штаб-квартиры казначейства был мизерным и отличался республиканской простотой. Французский посетитель офиса казначейства в 1794 году был поражён, обнаружив, что секретарь обслуживается только одним грубо одетым слугой, сидящим за простым сосновым столом, покрытым зелёным сукном, его записи лежат на самодельных дощатых полках, в «министерском офисе», обстановка которого не могла стоить больше десяти долларов — везде «спартанские обычаи».

Став министром финансов, Гамильтон вознамерился сделать для американских финансов то, что в начале XVIII века сделало английское монархическое правительство, заложив основу для стабильности и торгового господства Англии. Хотя Гамильтон отрицал свою принадлежность к монархистам, Гувернёр Моррис позже вспоминал, что Гамильтон «по принципу был противником республиканского и приверженцем монархического правительства». Во время своей пятичасовой речи на Конституционном конвенте Гамильтон заявил, что британское правительство — «лучшее в мире» и что «он сильно сомневается, что в Америке будет действовать что-либо, отличное от него». Как бы ни менялись его настроения между монархией и республиканством, монархическое правительство Англии, безусловно, было образцом для его финансовой программы в 1790-х гг. Как никто другой из американцев, он рассматривал опыт Англии XVIII в. как предметный урок для США и намеренно стремился повторить великие достижения Англии в области политической экономии и государственной политики.

К восемнадцатому веку Англия вышла из хаоса гражданских войн семнадцатого столетия, в результате которых был убит один король и свергнут другой, и стала доминирующей политической и торговой державой в мире. То, что этот маленький остров на северной окраине Европы с населением, составляющим