– Между прочим, она хотела, чтобы мы поженились, взяли разрешение и прочее, – признался Трясуну Уэс. – Она собиралась уехать, беспрестанно твердила о бегстве в Синеву. Она в нее верила. Но она была готова обустроиться где угодно: в К-тауне или в Сиане. У нее были друзья в Шанджине.

– А ты был против?

– Точно, – подтвердил Уэс. – В К-тауне жить невозможно, а поскольку виз мы не получили, я решил, что в качестве незаконных иммигрантов мы в Сиане не пробьемся.

Однако Уэс не упомянул кое-что важное. Его сестра Элиза исчезла где-то здесь, и Уэс не мог уехать, не выяснив, что с ней случилось и жива ли она до сих пор.

Джули говорила ему, что все понимает, не настаивала. Они остались в Новом Вегасе, и постепенно, незаметно, их любовь начала гаснуть, и они отдалились друг от друга. Джули мечтала о побеге, а он ее подвел. Уэс обнаружил, что не в состоянии выносить ее разочарование. Он наблюдал его ежедневно, слишком хорошо его видел. Он не мог сделать выбор между Джули и Элизой. Это терзало его, разрушало его, заставляло испытывать бессильную ярость. Трясун заблуждался: именно Уэс порвал с Джули отношения – как раз до того дела в казино «Грезы», а не наоборот. Потом они перестали общаться и уже не работали в паре.

Уэс достал бумажник и снова воззрился на снимок. После случившегося ему вообще не хотелось ни с кем сближаться. В отряде его поддразнивали: называли монахом и шутили, что он дал обет безбрачия. Ему было наплевать. В конце концов ему начало казаться, что так и есть: дескать, он по доброй воле отказался от отношений и данная сторона жизни его больше не интересует. Но встреча с Нат встряхнула его, и он ощутил зарождение чего-то знакомого: не просто влечения, а угольки тех чувств, которые давно задушил в себе.

Джули – уже не его девушка.

Наташа Кестал.

Он не может сблизиться с еще одной девчонкой, которой нужно так много. Ему нечего ей дать. Все его сердце – в заплатах, как и его корабль.

Нат.

Джули.

Когда Уэс узнал, что Джульетта погибла при взрыве, ему не хотелось в это верить, но он не видел ее, наверное, целый год. Долгий, почти бесконечный год одиночества.

Интересно, что случилось бы, если бы он поцеловал Нат, ответил на ее вызов? Он ведь заметил ее взгляд, прочел приглашение. И больше всего на свете ему хотелось это приглашение принять. Он был рад, что сдержался, не дал ей победы. Она вела с ним какую-то игру, и он не собирался принимать ее правила. А он тоже разыгрывает свою собственную партию, как вовремя напомнил ему Трясун.

– Босс, ты спросил у нее насчет камня? – поинтересовался его друг. – Узнал, откуда он у нее?

– Всему свое время, приятель, – ответил Уэс, вспоминая сверкающий синий сапфир, который носила Нат. – Не надо торопиться.

Может, ему следовало ее поцеловать… Разве он не этого добивается? Если бы Нат в него влюбилась, он бы с легкостью получил все, что ему нужно.

Почему же он отступил в последний момент?

После разговора на палубе Нат и Уэс старались не оставаться друг с другом наедине. Уэс постоянно пропадал: быстро ел в кубрике и почти не уходил с мостика. Нат старалась не задумываться о том, почему она подбивала его на почти состоявшийся поцелуй. Ей хотелось влюбить его в себя, чтобы он не торопился устроить ей какую-нибудь пакость. Этим все и ограничивалось. Странно, почему в таком случае ей не по себе? Уэс ничего для нее не значит… но… она хотела, чтобы он ее поцеловал. Она хотела его. Жаль, что они еще не достигли Нового Крита – уж тогда она бы избавилась от Уэса, от его корабля и этого смятения.

Нат завела привычку после полудня читать около транца, на определенные часы погружаясь в сюжет.

Спустя несколько дней Даран и Зедрик тоже поднялись наверх и сели на корме, свесив ноги вниз. Даран адресовал ей свою обычную льстивую улыбочку и спросил, не желает ли она к ним присоединиться, однако Нат покачала головой и опять вернулась к своему занятию.

Когда у нее устали глаза, она отложила книгу и принялась смотреть на океан. Он, как обычно, был черным и маслянистым, но в глубине Нат заметила какое-то мерцание… цветной проблеск?

Плавник?

Рыба?

Но ведь в морях рыбы вообще не осталось!

Однако рядом с кораблем плескалась рыба. Другого объяснения не было. Нат продолжала наблюдать, как ярко-красное пятно быстро плывет в воде.

– Смотрите! – крикнула Нат, указывая пальцем.

Даран прищурился.

– Красноспин! – воскликнул он. – Точно! Я видел старые снимки! С ума сойти! В океане никто не может жить!

– Не, не красноспин, а угорь, – возразил Зедрик.

– Не угорь, а красноспин, осел! Клянусь, что рыба! У тебя что, зимняя хворь?

Даран был прав. Рыба напоминала лосося, изображения которого Нат видела в ресторанчиках фальшсуши.

Нат изумленно спросила:

– Почему он такого цвета?

– Понятия не имею, – буркнул Даран.

– Простая маскировка! – сообщил Зедрик. – Когда океан был сине-зеленым, то и рыба тоже была таких цветов, чтобы с ним сливаться. А теперь вода не синяя, и рыбы тоже перекрасились. Они меняются вместе с водой.

Даран засмеялся:

– Не понимаю, откуда ты это берешь, брат!

Все трое продолжили сидеть в дружелюбном молчании. Нат даже порадовалась, часто от братьев Слейн ее в дрожь бросало, особенно от Дарана. Она уже собиралась вернуться вниз, когда у нее за спиной раздался вскрик Зедрика. Обернувшись, Нат увидела, что на антенне корабля устроилась белая птаха.

– Кто это? – выдохнул Зедрик.

– Птица, – ответила Нат, удивляясь: откуда он мог знать название загадочной рыбины и даже ничего не знать о птицах.

– Он никогда птиц не видывал, – объяснил Даран, застеснявшись невежества брата.

– Я тоже, – прошептала Нат.

Если не считать белых медведей, животных она видела только в допотопных роликах, которые иногда крутили в сетях, или в потрепанных иллюстрированных книгах. Домашние любимцы превратились в настоящую роскошь, а зоопарков в Новом Вегасе не существовало. Правительство якобы создавало природные заповедники и поддерживало популяции диких животных на закрытых территориях, тратя на это сотни тысяч тепловых кредитов, пока простой народ замерзал, но Нат там отродясь не бывала.

Небольшая белая птица оказалась прекрасна: ее перья были изящными и блестящими, в черных глазках горело любопытство. Когда она распахнула крылья, то вдруг поменяла цвет, став розовой, желтой и бирюзовой: завихрения цвета радужно горели на фоне серого тумана. Настоящее волшебство! Она вспорхнула к Зедрику на руку и принялась танцевать у него на плече. Нат улыбнулась.

Было чудом найти такое создание, столь полное жизни, среди отбросов и помоев ядовитого океана. Птаха перепорхнула к Нат и дружелюбно ее клюнула. А затем еще шире распахнула крылья, раздула грудку и запела удивительную песню, разнесшуюся над водой.