Много пересудов в слободе вызывал неприкрытый блуд, процветавший в Москве при внешнем ревнивом благочестии. Браки совершались родителями, без учета симпатий молодых людей, а потому частенько этот семейный союз изначала был всего лишь постылой обязанностью, от которой спешили отделаться, ища «утеху» на стороне. Богатые русские, охладев к своим женам, вовсю пользовались правом первой ночи среди своих дворовых, считая «вольное обращение» с принадлежавшими им женщинами и девицами делом совершенно обыкновенным. Если же они встречали отказ, то, добиваясь своего, в средствах особо не стеснялись. Мужья, отцы, братья той, которую они возжелали, никак не могли им помешать — их могли просто запороть «за дерзость». Свидетельством тому, что господа вели себя именно так, служат призывы поучений духовных учителей, писавших, обращаясь к пастве: «Ни дщерей, ни жен не отымайте, дев не осрамляйте». Но такие призывы на паству мало действовали.

Шедшие рука об руку разврат и деньги породили весьма оригинальный способ сожительства — отправлявшиеся надолго из дому мужья отдавали своих жен в аренду приятелям, беря с них деньги. Отец первого царя из династии Романовых, патриарх Филарет Никитич, обличал служилых людей в том, что, отъезжая из дому на цареву службу куда-нибудь на дальний край, они предлагали своих жен знакомым, получая за это кредит. Если муж в установленный срок не выкупал своей жены, его кредитор, коли тому была охота, мог передать ее другому, а тот третьему и т. д. Собственно, практика «замещения» мужа существовала и в других странах — в Италии, например, был практически узаконен статус «друга семьи», в полном объеме заменявшего мужа во время долгой отлучки супруга. Но вот зарабатывать на этом, кажется, в Европе не додумывались.

В среде простолюдинов блуд имел меньше изысков, был более груб и пошл, теряя последние следы стыда. Блудные девки ловили клиентов возле общественных бань, выскакивая нагишом на улицу. В посадах проститутки зазывали клиентов прямо на улицах — поворачивались к объекту искушения задом и, резко наклонившись, задирая подол, заголялись, демонстрируя то, что, по их мнению, должно было тут же вызвать прилив похоти. Зимой на такие прогулки девки выходили в долгих тулупах, не имея под ним ничего.

При этом среди русских существовало мнение, что как раз в Немецкой слободе процветают разврат, соблазн и искушение, называемые одним словом «прелесть» (от «прельщение»). Среди русских людей было немало добровольных помощников властей, боровшихся с «прелестью» и даже терпевших из-за того побои. Природных москвичей весьма возмущали слишком открытые платья немок; то, что иноземцы не скрывают своих женщин от посторонних мужчин, — в одном этом виделся соблазн; казалось, что это много порочнее, чем голые бабы в бане. Не меньше этого раздражали музицирование в кукуйских трактирах и частных домах, светское пение, танцы, фейерверки и прочее «искусительное».

С полным осознанием своего духовного превосходства над иноземцами мальчишки, повстречав их на московской улице или завидев «немецкий возок», кричали вслед: «Шиш на Кукуй! Шиш на Кукуй!» Это была старая кличка иностранцев; в славянской мифологии шишами называли нечистую силу, обитавшую по краям дорог. Этим прозвищем и определялось отношение к европейцам.

Однако, несмотря на противоречия и взаимные претензии, иноземцы не спешили покидать Москву — соблазняясь выгодами русской службы, они соглашались терпеть все неудобства. В свою очередь, русские, сколь бы ни ругали порядки слободы, разорять ее не хотели, понимая, что без мастеров и торговли им не обойтись. Поэтому все старались соблюдать статус-кво — иноземцы жили в своем замкнутом мире, в котором действовало общинное самоуправление, и московские власти вмешивались в их внутреннюю жизнь только в самых крайних случаях. Даже летосчисление в Москве и в Немецкой слободе было разным! Русские вели счет летам «от сотворения мира», а жители Немецкой слободы, по европейскому обычаю, «от Рождества Христова», а потому в тот год, когда родился Петр Великий, 1 января немцы встречали новый 1672 год, а русские жили в 7180 году, в который вступили 1 сентября.

Кого попало в Московию не пускали; тех, кто въезжал нелегально, отлавливали и могли сгноить в тюрьме. Делами приезжих иностранцев ведало особое учреждение — московский Иноземный приказ, куда все приезжие иностранцы должны были являть документы, удостоверявшие их личность, и сообщать о своих намерениях. Непременным условием приема на службу было наличие дипломов об образовании и патентов на чины. Претендентов подвергали испытаниям — врачей, аптекарей, фельдшеров и цирюльников, чьи специальности считались тогда родственными, экзаменовала комиссия в Аптекарском приказе, военные производили показательные стрельбы, демонстрировали умение обращаться с холодным оружием и командовать воинским строем «в соответствии с артикулом». Иные специалисты, кроме того, проходили испытания в тех ведомствах, с которыми они собирались заключать контракт. Естественным следствием такого строгого отбора стала высокая концентрация людей, имевших очень приличное европейское образование, на небольшой территории Немецкой слободы. Многие из них приезжали с семьями. Офицеры и инженеры, литейщики, производители стекла и бумаги, часовщики, механики, слесари, врачи, аптекари, рудознатцы, священники, коммерсанты, говорившие на разных языках и принадлежавшие к разным христианским конфессиям, сходились в том, что их дети должны учиться. А вот с этим в Московии было проблематично.

Нельзя сказать, что русские вообще ничему не учились, но качество этого образования иноземцев совершенно не устраивало. В Москве, не говоря уж об иных местах Русского царства, не было ни университетов, ни колледжей, ни даже семинарий. Дело образования было исключительно частным промыслом. Из «Стоглава», сборника постановлений Стоглавого собора, проходившего в 1550–1551 годах, известно, что училища разрешено было содержать лицам духовного звания. Соискатель такого права должен был получить разрешение у церковного начальства, пройдя при этом испытание на предмет глубины собственных познаний; кроме того, собирались всевозможные сведения о его поведении и надежные поручительства.

О внутреннем устройстве старой русской школы подробно рассказано в «Азбуковниках» — пособиях для учителей, содержащих набор универсальных сведений: правила школьной жизни, поучения и наставления.

При каждом церковном приходе имелась своя собственная школа. Как и нынешним школьникам, ее ученикам приходилось вставать спозаранку — к «мастеру», как называли тогда учителя, надо было являться до утренней службы в церкви. Осенью и зимой, затемно еще, среди людей, спешащих к утренней службе в храмы, на торг или по другим делам, шли русские школяры, собираясь к условленному времени в «храм учителев». Войдя в помещение школы, а это было отдельное строение или большая горница, пристроенная к учительскому дому, ученики прежде всего произносили краткую молитву с крестным знамением, поклонялись образам, потом кланялись самому учителю, сидевшему под иконами у дальнего края длинного стола, а затем уж и всей «дружине своей ученической».