— Да бросьте вы, не стоит он того. — Я опускаю глаза на пепельницу, понимая, что такими дешевыми приемами, или «погремухами», в блатной риторике, можно сбить с толку только первокурсницу МГУ, а не новоявленного китаиста с тремя судимостями.

— Главное — понять, в чем твое Дао. — Рашпиль прикрыл глаза и сделал длинный выдох. — А как у каждого придет осознание Дао, будут и понятия. И порядок будет, и жизнь будет. Как в Китае.

— В Китае применяют пытки и существуют концлагеря, — робко пытаюсь я занять последний бастион либеральных ценностей.

— Вот только пропагандой американской мозги мне ебать не надо! — ощеривается Рашпиль. — Лагеря! Лагеря у нас на Магадане. А у них — исправительные центры. Мало ли гондонов штопаных, которые не хотят свое Дао искать и другим мешают? Тычутся по жизни, как слепые с паперти, и других баламутят. Я вот осознал себя воином и теперь с этим Дао живу. — Рашпиль мечтательно закатил левый глаз. — И когда-то, Вовка, я проснусь на берегу Хэнань. Может, рисовым зерном, а может шумом в соснах, и наступит вечность. А разве может думать о деньгах тот, кто собирается ступить за бамбуковую занавесь, чтобы быть всегда, Вовка? Готовясь к такой ебатории, думаешь только о том, как бы лишних косяков здесь не напороть. А другим так прет, и они уже при жизни понимают, что на самом деле они рисовое зерно. И тогда совсем благодать наступает. Как в чифире утонул. — Рашпиль посмотрел на часы и молодцевато расправил плечи.

— Только почему-то так выходит, Алексей Михайлович, что как только осознаешь себя рисовым зерном, тебя тут же склюет какой-нибудь петух, вроде вашего чиновника.

— Вот поэтому я пока воин, — вздохнул Рашпиль, потом отвернулся от меня и сделал знак охране. Детина принес ему листочек. — Слушай сюда. Час назад какие-то фраера в банях на Пресне порезали двух шлюх и одного халдея. Не насмерть. По слухам — подломили у фраеров чемодан с бабками. Не твой ли это чемоданчик, Вова? Имеется наколка на сутера, что баб в ту баню возил. Адресок, телефончик. Один поедешь или людей дать?

— Я сам, Алексей Михайлович. Буду делать первые шаги на пути воина.

— Это ты молодец, Володя! — Рашпиль по-отечески похлопал меня по плечу. — Действуй, а я поеду. У меня через два часа урок китайского, а до этого надо еще одного коммерсанта в русло Гуанчжоу вернуть.

— Это как?

— Да взял компьютеры у знакомых китайцев (они же теперь все через меня идут) и бабки не платит. Приехал к нему в офис представитель компании продавца, рассказал про дракона, который безнаказанно воровал рис у крестьян Поднебесной, а коммерс его послал. Он думает, если это Москва и у него два джипа сопровождения ментовских, можно и драконов на хуе вертеть?

— И что теперь?

— Будем вызывать на товарищеский суд. Шутка ли, пять лимонов грина! За такие бабки любой кедровый орех из Манчжоу-Го станет гранатой РГД. Ладно, это его путь. А ты помни, Володя, про Дао. Познай его. И про вечность помни.

Уже в машине я подумал, что городская легенда о лучах, которые случайно вырвались из недр секретного НИИ и поразили почти всех жителей города, не совсем вранье. И может быть, в числе первых жертв был Алексей Михайлович Головня 1952 года рождения, отсидевший один срок за разбой (по малолетке) и полтора срока за убийство (по второму освобожден условно-досрочно), проходивший по делу об организации преступной группировки в России и на Украине, в отмывании денег в Испании, по заказным убийствам в Москве, Донецке и Израиле. Алексей Михайлович Головня по кличке Рашпиль, вор в законе, который только что рассказал мне не «за братву и зону», и даже не «за Бога забыли», а про Дао, Конфуция и Гонконг. Возможно, я не прав, и Рашпиль действительно стал той самой бабочкой, махнувшей крылом на площади Тяньаньмэнь, чтобы породить финансовый ураган в Нью-Йорке.

Но что-то во всем этом разговоре отдавало морозной тревогой. Что-то такое, что словно намекало — пиздец особенно близок.

Косвенно наличие тревоги в воздухе подтверждал щит с рекламой «Газпрома», глядя на который невольно думаешь, что как раз тем, кто собирается в вечность, деньги, по ходу, нужны еще больше.

Я закурил и принялся вспоминать, нужно ли получать визу в посольстве или в Гонконге ее ставят прямо в аэропорту?

Двор в районе метро «Курская». Двадцать три часа пять минут

— Ты чего, в Майами? — Кирилл ошарашенно смотрел то на Севу, то в зеркало заднего вида.

— А чего такого? — Сева выпрямился, протер рукой приборную панель и облизнул пальцы. — Не кипешуй, карму портишь.

— Какая, в жопу, карма? — Кирилл сильнее обхватил лежащий на коленях чемодан. — Чего, до дома потерпеть нельзя? Обязательно в машине хуячить?

— Блин! — Сева чихнул, выпустив из левой ноздри легкое облачко. — Я же тебе говорил, карму портишь. Ну вот. Теперь нужно повторить. Не хочешь с панели, давай кейс.

— Э-э! — Кирилл хлопнул Севу по руке. — Давай только не на моем кейсе!

— А чё у тебя там, килограмм героина? — расхохотался Сева. — Тогда понятно, почему ты «первый» не хочешь.

— Кто про что, а вшивый про баню. У тебя, кроме как про наркоту, других шуток нет? — скривился Кирилл.

— А чего это мы такие правильные? В четыре утра будить друга из-за шести граммов ты не стесняешься. Чего у тебя в кейсе-то? Прижал, будто там лимон грина лежит! — В глазах Севы мелькнул злобный огонек. Кирилл похолодел и выпустил воздух, как спущенный шарик:

— Документы там у меня, — промямлил он, — в Латвию, на вид на жительство подаю.

— Ого! — присвистнул Сева. — Ты мне не рассказывал. А чего так поспешно?

— Менты работать не дают, а деньги просят. Телки умные стали. Через день в ресторанах ошиваются, в поисках сазана. Трое за месяц свалили. Ну и вообще… заебала эта рашка.

— А ты уже недвижимостью обзавелся? Говорят, если квартиру там покупаешь или дом, сразу вид на жительство дают.

— Присматриваюсь, — уклончиво ответил Кирилл. — Ладно, делай, что ли.

Сева хмыкнул, принял у Кирилла кейс, положил на колени, достал целлофановый пакет граммов на двадцать и отсыпал на крышку небольшой холмик.

— Не боишься столько возить с собой? — теплым участливым голосом поинтересовался Кирилл.

— Работа! — пожал плечами Сева и передал пакет. — Брось в дверцу, если что — сразу за окно, только ногтем дырку продырявь, чтобы по ветру разнесло. А то мне не с руки, я рулить буду.

Кирилл подождал, пока Сева нагнется к крышке кейса, и незаметно убрал пакет в карман своей куртки.

— Богота, — выдохнул Сева, передавая Кириллу карточку. — Чистая Богота!

— Кто?

— Неважно. Давай, ты такого еще не пробовал. Я сам такого, почеснаку, давно не пробовал.

Склоняясь над кейсом, лежащим на коленях у Севы, Кирилл бросил взгляд в зеркало заднего вида.