Правоверные курейшиты и жители Иасриба, равно как и все к ним примкнувшие, образуют отдельный народ по отношению ко всем остальным арабам.

Отношения правоверных выходцев из Мекки к аус и хазрадж определяются так мекканские переселенцы, равно как и отделы племен аус и хазрадж, решают самостоятельно свои собственные дела, главным образом уплату цены крови (виру), выкуп пленных, помощь обедневшим — воспрещается правоверным нанесение ущерба друг другу и возбуждение несогласий. Правоверный не имеет права убивать правоверного; если же он убил одного из неверующих, его родственник, правоверный, не может помогать неверующим против правоверного. Правоверные защищают друг друга против всех остальных; если к ним примкнут иудеи, они защищают и их и не должны никому помогать против них. Мир и война равно обязательны для всех правоверных, все они обязаны сражаться и мстить за кровь тех, которые пали в войне за дело Божье. Ни один из язычников, жителей Иасриба, не имеет права взять под свою защиту имущество и родственников языческих курейшитов. Кто убьет правоверного, подвергается кровной мести, если не удовлетворит родственников убитого уплатою цены крови. Ни один правоверный не смеет защищать или укрывать преступника. Всякая распря, возникающая между правоверными, представляется на суд Божий и Мухаммеда.

Пункты договора между правоверными и иудеями были следующие: иудеи вместе с правоверными облагаются равномерно налогом на расходы по общей войне. Союзники кланов племен аус и хазрадж во всех правах и обязанностях сообразуются с установлениями, существующими соответственно этих племен, но сохраняют свой культ наравне с мусульманами. Исключаются совершившие преступление, лишающее их прав как недостойных. Далее иудеи не имеют права предпринимать походов без согласия Мухаммеда. Только кровную месть могут они выполнять по собственному усмотрению. Свои общественные расходы иудеи, как и мусульмане, берут всякий на себя, но если угрожает нападение извне, то обе стороны обязаны нести военные издержки взаимопомощи по раскладке: обязаны общими силами защищать Иасриб. При раздорах, возникающих между иудеями и мусульманами, предоставляется решение Богу и Мухаммеду. Иудеи не имеют права защищать языческих курейшитов и их союзников. В случае ведения войны обязаны иудеи заключить мир, если этого пожелают мусульмане, и обратно. Исключаются войны, ведомые за религию.

Некоторые пункты договора действительно оказываются несколько подозрительными, они давали Мухаммеду особые, довольно широкие права. Но во всяком случае за первое время своего пребывания в Иасрибе пророк едва ли мог выказывать на них притязания. Конечно, иудеи, с того самого момента, когда старые недоразумения между аус и хазрадж окончательно были устранены, потеряли свое решающее положение. Все же число их и значение в городе были еще велики. Едва ли можно допустить, чтобы они добровольно отказались от права вести самостоятельную военную политику извне, которую Мухаммед «в делах религии» так определенно оставлял за собой; тем более невероятно, чтобы они сразу предоставили решения всех споров ему одному, в глазах их, во всяком случае, был он пока не более как человек партии. Между тем, по отношению отдельных подробностей договора чрезвычайно мало известно, почти ничего нельзя сказать определенного. Но об этих мелочах здесь не приходится и говорить, в общем же договор представляется таким, каким до нас дошел. Древний арабский партикуляризм был пощажен настолько, насколько каждому племени можно было предоставить заботу о своих собственных делах. Только оборонительное положение, к которому обязаны были примкнуть все на основании условий, исключало категорически язычников-курейшитов. И это было весьма естественно, так как Мухаммед и его сподвижники были приняты в Иасриб с согласия обоих племен, аус и хазрадж, то союзникам было неловко оспаривать этот пункт. Нет ничего поэтому удивительного, что и речи не было далее о необращенных еще членах обоих племен, также о возможности дружественных отношений их к мекканцам. Установившееся на государственных, так сказать, основах соглашение покоилось на признании более наружно и продолжающейся самостоятельности отдельных частей племени. А что в данном случае все должно вскоре измениться силой обстоятельств, язычники никаким образом не могли предвидеть. Трудно было им действительно подметить поистине революционный характер пунктов договора, определяющих отношения между собой правоверных. Для нас же, конечно, совершенно ясно без дальнейших объяснений все глубокое значение стремлений Мухаммеда: стоит только вспомнить, как радикально разделался он со своею подчиненностью племени. Отныне соединяет правоверных воедино понятие не племени, а религиозной общины. Обязанности, предоставляемые прежде семейным союзам, равно как и права их на кровомщение, взаимная защита, союз против всех чужестранцев — всем этим отныне ведает союз правоверных. Подобно тому, как некоторые раздоры между правоверными, не совсем еще заглаженные по старинным счетам, тотчас же прекратились, так же и наоборот, лишь правоверный с правоверным были связаны неразрывными узами, и возникало полное отчуждение к членам семьи, оставшимся неверующими. Союз, связывавший доселе родственников отдельных групп племени, одним ударом был порван. Все понятия солидарности членов племени по отношению к имуществу, чести и жизни перевернуты были вверх ногами. Во всяком случае Мухаммед поостерегся доводить свой принцип до крайних пределов, в особенности когда дело касалось достояния (имущества). Но и в этом отношении, желая оставаться последовательным, пророк в самом еще начале сделал одну попытку: он повелел побрататься 50 беглецам из Мекки со столькими же правоверными Иасриба. Отношения эти становились выше всякого родства, переживающий в каждой паре должен был наследовать умершему. Но он заметил вскоре, что из этого распоряжения могут возникнуть всевозможного рода замешательства и неудовольствия, и спустя год вынужден был сам отменить это нововведение. Самый факт, однако, что пророку возможно было, и так легко, потребовать от жителей Иасриба серьезной жертвы — отказаться немедленно и бесповоротно от глубоко укоренившихся в течение столетий арабских обычаев — не служит ли наилучшим доводом того, какое глубокое впечатление произвела его проповедь здесь, а с другой стороны — насколько восприимчивы были умы новообращенных по сравнению с полным равнодушием к делам религии мекканцев и остальных бедуинов. Положим, что пророк позаботился с самого же начала проводить с крайней строгостью предписания нового учения; но этого, без сомнения, он не мог бы совершить, опираясь только на полторы сотни беглецов, если бы не опирался еще на содействие большинства вновь обращенных. Необходимым последствием этого было, что так называемая «самостоятельность» племен числилась вскоре лишь на бумаге. В тех случаях, когда старейшины племен оставались еще в язычестве, правоверные обращались по делам своим не к их авторитету, а к авторитету пророка; отчуждение их от прежних соплеменников становилось все глубже, так что эти последние склонялись к более близким отношениям к посторонним неверующим. Поэтому вскоре возникли резко обозначенные прозвания мусульманина и язычника, и уже не было речи о каких-то Бену Ауф, Наджжар или Ка’б. Наступало наконец время, когда всякий правоверный считал своей обязанностью обращаться к Мухаммеду во всех своих недоразумениях. Не только по религиозным и государственным вопросам, но и по всем частным тяжбам нормой стало служить решение, произносимое во имя Бога Его посланником.