В смысле конкретной возможности принадлежать одной женщине у хирурга Князева было три операционных дня в неделю. Операционный день означал либо несколько несложных операций – к примеру усечение век, «глазки», или одну сложную – полостную операцию или круговую подтяжку лица. Затем нужно было записать ход операции в историю болезни, и часам к двенадцати дня можно быть свободным и метнуться на самолет.

Вот только еще забежать проверить больных после вчерашних операций, сделать перевязки – самому, не доверяя медсестрам, посмотреть на ультразвуке, как идет заживление – самому, и тогда уже можно быть свободным, и… Еще зайти взглянуть на больную с экссудацией в первой палате. Ах да, еще консультации, ну, и часам к восьми вечера можно быть свободным и метнуться на ночной поезд… Только эта свобода уже не нужна, потому что завтра неоперационный день. Неоперационный день означал опять перевязки, опять консультации и другую суету, а следующий день опять операционный.

Но иногда все же получалось уйти в двенадцать, а иногда можно было поменяться – взять ночное дежурство вместо целого дня консультаций. И тогда хирург Князев начинал лихорадочно подсчитывать часы и минуты. Что лучше? Самолет?.. Машина?.. Поезд?.. За час до прибытия в Питер он принимался ходить по вагону, как будто поезд придет быстрее, если влюбленный пассажир нетерпеливо мечется по вагону.

Теперь у него в голове постоянно крутилось расписание, а перед глазами горело табло, на котором красным цветом зажигались и гасли цифры. «Красная стрела», убытие из Москвы в 23.59, прибытие в Санкт-Петербург в 8.30. Нет, не так… Лучше «Невский экспресс», убытие в 18.28, прибытие в 23.00. На целую ночь раньше. Или нет, не так.. А что, если вообще ВСЕГДА ночевать в поезде?..

Самолет?.. Ну не-ет, Алексей Князев больше не летает самолетами «Аэрофлота» по маршруту Москва—Санкт-Петербург!.. Самолет как средство передвижения отпал после того, как Князев двадцатого, кажется, апреля попал в пробку по дороге в Шереметьево – ТРИ С ПОЛОВИНОЙ ЧАСА. И каждые двадцать минут телефонировал и шутил: «Сонечка, я ползу к тебе влюбленным майским жуком со скоростью два сантиметра в час…» Они смеялись, Князев с Соней вообще очень много смеялись, и, оказалось, смех очень сексуален… Почти три с половиной часа смеялись, пока за полчаса до рейса Князев не вышел из машины и не посмотрел вперед, на бесконечную вереницу машин.

– Соня, Соня! Все пропало, – прорычал он, – …твою мать!.. – И резко выключился.

– Что? – прошептала в Питере Соня. – Что? Авария? Ты жив?..

– Все! – в отчаянии выкрикнул Князев. – Все!.. Опоздал!.. Разворачиваюсь!.. Может, на поезд успею!..

Двигаясь в плотном потоке по направлению к Ленинградскому вокзалу, Князев мрачно размышлял о своей странной погруженности в Соню – у нее как у всех расположены мышцы, как у всех расположены кости, что уж так метаться между вокзалами и аэропортами… На «Красную стрелу» он тогда не успел, поехал в Питер на машине.

Между Москвой и Питером 730 км. За десять часов можно доехать. То есть хотелось бы за десять, а получается за одиннадцать часов сорок минут…

В начале июня в Москве иногда случаются дни, когда так яростно светит солнце, словно это не Москва, а Турция. В один из таких турецких дней хирург Князев купил себе Jaguar New XJ 3,5 Executive, 99 900 условных единиц. В пересчете на другие условные единицы, 99 900 сложных полостных операций. Или, в пересчете на «глазки», – если бы за эти деньги он произвел модную в Японии операцию по европеизации глаз, то количество прооперированных им японцев могло бы населить, к примеру, Норвегию. Или, в пересчете на суточные дежурства, – двести двадцать лет по пять суточных дежурств в неделю.

И теперь все знакомые говорили: «О-о, „ягуа-ар…"» А незнакомые думали: «О-о, „ягуар…"» Незнакомые думали, что за рулем «ягуара» богатый человек, кто-нибудь вроде Алексея Юрьевича Головина. А на самом деле за рулем «ягуара» был хирург Князев, человек: а) небогатый и б) до глупости непрактичный – потому что купил себе Jaguar New XJ 3,5 Executive, 99 900 у. е, ВМЕСТО КВАРТИРЫ.

Князев ехал в риелторское агентство – вносить залог за новую квартиру. Князев жил на Юго-Западе, и риелтор пренебрежительно называл его крошечную квартирку «однушка в спальнике»; звучало смешно, словно «однушка» – это веселая одинокая девушка.

Однокомнатная квартирка в спальном районе плюс сто тысяч условных единиц равнялись чудной двухкомнатной в тихом центре, на Большой Грузинской, окнами на старый тополь и памятник дружбы России и Грузии из сплетенных букв русского и грузинского алфавита. Здесь, в пятиэтажном крас-нокирпичном доме, в комнате с окном на старый тополь, он несколько лет жил с отцом в первые московские годы. Отца уже давно не было, а тополь – вот он… В общем, Князев хотел жить на Большой Грузинской и смотреть на тополь.

В соседнем с агентством здании находился автосалон «Независимость», и, прежде чем отправиться в агентство, Князев заглянул в автосалон.

Возможно, его привлек транспарант над автосалоном: «Почувствуй свободу».

Он бескорыстно повосхищался черным «ягуаром», затем задумался и очнулся на словах менеджера:

– …Совершить стремительный рывок и достичь скорости сто километров в час за семь с половиной секунд.

Болезнь ли это была, временное ли помрачение рассудка, но всё, абсолютно всё, что происходило вокруг Князева, было в его сознании связано с его любовью, с тем, чего он так страстно желал, беспрестанно, днем и ночью, во сне и наяву.

И этот «стремительный рывок» был ЕГО стремительный рывок, с которого всегда начиналось у него с Соней, и только потом уже все остальное, и скорость, и нежность…

– Максимальная скорость двести сорок два километра в час, – влюбленно выдохнул менеджер, и Князев улыбнулся: 240 км в час было бы достаточно, но нет, такое трогательное это 242… А из своего «опеля» Князев с трудом выжимал 160.

Он моментально произвел в мозгу несколько простейших математических операций с расстоянием Москва—Питер, скоростью «ягуара» и скоростью «опеля»… А жизнь без Сони была такой тупой, и каждый час без Сони был тупым, и минута… И цена подходящая – 99 900.

– Кредит можно прямо в салоне оформить, – сказал менеджер уже другим тоном, хищным. Князев нетерпеливо дернул плечом. Он не терпел кредитов – ему была противна идея потери независимости даже в такой малости. Копить деньги на квартиру было еще большей потерей независимости, поэтому он просто жил-был, а что оставалось, то оставалось, и вот на все его заработки за несколько лет вместо квартиры, двухкомнатной в тихом центре, был куплен «ягуар». «Ягуар» вместо квартиры – не глупое мальчишество. На «ягуаре» можно было доехать до Питера за семь часов.

И еще одно. У Сони было ВСЕ, и это ВСЕ у нее было дома. А с ним у Сони мог быть один дом – машина, и Князев купил Соне Jaguar New XJ 3,5 Executive, как если бы покупал для нее дом.

И теперь по трассе Москва—Питер на новом черном «ягуаре» мчался не богатый бездельник, не удачливый предприниматель, а врач, хирург, чрезвычайно практичный человек, совершивший правильную покупку, – ведь на двухкомнатной квартире в тихом центре за семь часов до Питера не доедешь.