— Вы хотите более точных объяснений? — снова начал испанец. — Извольте, я дам вам их!

С этими словами дон Эстебан подошел к окну и запер его, чтобы ничто из их разговора не могло сделаться достоянием чужих ушей, потом пригласил сенатора сесть, а сам встал перед ним. Трогадурос смотрел на него с любопытством, но вскоре не выдержал и опустил глаза перед огненными взорами испанца.

Дон Эстебан точно преобразился и стал, казалось, выше и грознее.

— Я хочу сообщить вам тайну, от которой у вас захватит дух!

Сенатор вздрогнул.

— Когда дьявол поставил Сына Человеческого на вершину высокой горы и показал ему оттуда все царства земные, обещая ему дать их все, если тот, падши, поклонится ему, то он предлагал владыке неба и земли немногим более того, что я намерен дать сенатору Ариспы; как дьявол-искуситель, я положу к вашим ногам почести, могущество и богатство, если вы согласитесь со всеми моими условиями. Внимайте же моим словам да смотрите, чтобы у вас не помутилось сознание и не замерло от волнения сердце!

Торжественность такого вступления и величественный вид дона Эстебана поразили сенатора так сильно, что было мгновение, когда он искренне пожалел о том, что зашел слишком далеко в своих честолюбивых притязаниях; даже миллионное приданое, розовые губки и черные глазки доньи Розариты потеряли на некоторое время для него свое очарование.

— Двадцать лет тому назад, — продолжал испанец, — была минута, когда я едва не ошибся в своем призвании; мне показалось, что я, подобно всем, создан для радостей семейного очага, для тех сентиментальных чувств, которыми томится почти всякое молодое сердце. Это была не более чем иллюзия, и случай скоро доказал мне, что я жестоко ошибался сам в себе. Моей единственной страстью стало честолюбие, а потому, естественно, я постарался удовлетворить его, что мне легко удалось: почести щедро посыпались на меня со всех сторон! Я приобрел право оставаться с покрытой головой в присутствии самого короля Испании, став кавалером ордена Святого Иакова. Я во время придворных церемоний носил белую мантию и красную шпагу этого ордена, причем обет безбрачия не считался для меня обязательным! Вскоре наравне с членами королевской фамилии я принял титул Кавалера Великого Креста, затем получил один за другим ордена Святого Фердинанда, Золотого Руна и Калатравы. Все подобные отличия, которые возбуждали всеобщую зависть, служили для меня только ничтожным утешением!

Это перечисление, произведенное без намека на чванство, а скорее с оттенком пренебрежения, совершенно покорило сенатора, который смотрел на своего собеседника взором, выражающим почтительное восхищение. Между тем дон Эстебан продолжал:

— Богатство не замедлило явиться ко мне вслед за почестями. Пожалованные мне королем различные земли и, кроме того, состояние, доставшееся мне от предков, сделало меня одним из первых богачей Испании. Казалось, мне ничего не оставалось более желать, а я все-таки чувствовал себя неудовлетворенным. Благодаря своим усилиям, я из простого, незнатного дворянина вскоре был пожалован титулом графа Вильмара, маркиза де Казараль, а затем сделан герцогом д'Арманда!

— О, ваше герцогское высочество! — почтительно прошептал Деспильфаро. — Позвольте мне… но я, право…

— Я еще не окончил, — перебил его испанец, — когда я выскажу вам все, вы перестанете сомневаться! Если бы вы не высказали мне оскорбительного недоверия, то я навсегда остался бы для вас тайным агентом испанского принца, удостоенным его особого доверия, вы продолжали бы считать меня просто доном Эстебаном де Аречизой, но для меня важно, чтобы ваше недоверие ко мне вполне рассеялось, а для этого я еще сообщу вам цель, которую преследую в настоящее время, и посвящу в мои самые сокровенные тайны.

Испанец сделал короткую паузу, словно собираясь с мыслями, а Трогадурос продолжал сидеть неподвижно в почтительном молчании.

— Я сказал вам сейчас, что в продолжение двадцати лет я искал радостей честолюбия ради удовлетворения этого чувства. Это не вполне так! Эти двадцать лет я употребил на то, чтобы заглушить одно кошмарное воспоминание. Были минуты, когда среди треволнений моей бурной жизни я надеялся, что достиг своей цели, что прошлое утратило наконец свою власть надо мною. Я так был исключительно занят этим, что почести и богатства явились ко мне почти помимо моих стараний. Таким образом, я все-таки преследовал двойную цель: удовлетворить свое честолюбие и заставить себя забыть один день из своей жизни… Да, случались минуты, когда я думал, что между моим прошлым и мной легла непреодолимая бездна; я находился в то время на высоте своего величия, осыпанный милостями одного принца, которому служил преградой к достижению престола только слабый болезненный ребенок. Исчезни это препятствие, и мой покровитель сделался бы владельцем одного из могущественнейших престолов. Но и тогда, когда все улыбалось мне, мое прошлое, как живое, стояло перед моими глазами. Подобно тому, как мы ясно видим не — смотря на дальность расстояния самые отдаленные предметы на горизонте в тихую безоблачную погоду, так ясно представлялся мне тот ужасный день моей жизни несмотря на истекшие двадцать лет. Ничто не в состоянии заглушить упреков совести! — глухим голосом проговорил испанец. — Они терзают нашу душу и тело, но не могут убедить, а только порождают в нас неуемную жажду деятельности. Внутренний голос постоянно повторяет нам: «Иди, иди вперед!» А куда?..

Дон Эстебан замолчал, в его лице было столько сумрачного величия, что сенатор бросал на него застенчивые взгляды, не вполне понимая значения услышанного.

— Но куда же идти? — продолжал испанец. — Какую новую цель избрать себе? Где найти исход этой вечной жажде деятельности? Неожиданно для меня опять представилась возможность борьбы, подвигов, которая снова возродила во мне поддержку на полное забвение. Наши политические потрясения не доходят до Соноры, дон Винсенто. В Европе могла бы произойти всеобщая революция, а сюда, до этого отдаленного уголка Америки, не достигли бы даже и слабые отголоски ее, а потому и то, что я сообщу вам о последних событиях в Испании, будет для вас, без сомнения, новостью. Теперешний король Испании[40]нарушил Салический закон[41], введенный в нашей стране еще в средние века, и отнял у своего брата, дона Карлоса[42], корону, на которую тот имел право рассчитывать. Этим способом он, без сомнения, подготовил гражданскую войну, которая не замедлить вскоре разыграться в Испании![43]Наследницей престола была объявлена инфанта Изабелла[44], а ее дядя, дон Карлос, совершенно отстранен от правления. Трудно себе представить то холодное, мрачное отчаяние, которое овладело моим высоким покровителем. Тогда с целью утешить его я принялся строить всевозможные планы, и вдруг в моем уме зародилась смелая идея; для выполнения ее требовались нечеловеческие усилия, чтобы преодолеть множество препятствий и опасностей, но именно трудности привлекали меня! Я мечтал о завоевании для моего покровителя другого царства, не менее обширного и могущественного, чем то, которое он утратил; мне хотелось вернуть ему заатлантические владения его предков, поместись в его корону мексиканскую жемчужину. Я хотел завладеть престолом, для того чтобы преподнести его, как милость, низверженному наследнику испанского престола, который, таким образом, получил бы его из рук человека, бывшего когда-то простым испанским дворянином. Что ж, теперь вы можете поверить, — закончил он с горделивой улыбкой, — что Эстебан де Аречиза способен без всякого сожаления уступить другому обладание красотой и богатством дочери мексиканского владельца гасиенды?