– Ты, жидовская морда, должен благодарить судьбу. Ты был обречен, но остался жив и здоров.

Юдин смотрел на Мельника с нескрываемым презрением.

– Слушай, новоявленный фюрер, убить нас ты не посмеешь. Люди знают, что мы поехали на встречу с тобой. Ты взял, что хотел, кончай балаган, вели нас развязать и убирайся.

– Борис Андреевич, ты же умный мужик и знаешь: на войне как на войне. Конечно, я вас не трону и развяжу, только чуть позже.

Толик подогнул ноги лежавшего на заднем сиденье Гурова, захлопнул дверцу «Волги» и пробормотал:

– Труповозы.

– Чего-чего? – не понял Степан.

– Четвертый жмурик, – пояснил Толик.

– Он пока живой и может начать шевелиться. – Стоявший поодаль Мельник протянул Степану наручники, которые забрал у Гурова. – Прицепи на всякий пожарный. Уложите мента рядом с патриархом, но перед этим… – Он чиркнул пальцем по горлу. – Понял?

Степа вздрогнул и отстранился.

– Это вышка.

– А если я узнаю, что он живой, ты получишь прогрессивку? Мы в одном деле до могилы, а со мной не пропадешь; кончите – вернетесь. – Мельник взглянул на начавшие блекнуть звезды, затем на часы. – Успеете. Меня здесь не будет, освободите чистоделов: ни к чему, если прислуга найдет людей повязанными. Понял?

– Ну. – Степан вертел наручники, глаз не поднимал.

– Возвращайтесь в Москву, лежите на дне, отсыпайтесь. Водку не пить, я приеду днем, привезу вашу долю, и раскинем карты, кому куда. Понял?

Приказ не пить согрел Степану душу. Значит, хозяин не бросит, а он головастый. Бандит сильно трусил, нервы разыгрались. Он не обратил внимания, что Мельник не в своем пиджаке, а в замшевом, о котором перед смертью говорил Мальчик.

– Еврей камни не отдаст. – Степан посмотрел на второй этаж.

– Отдаст, не дергайся, камни – моя проблема. – Мельник похлопал охранника по плечу. – Двигайте.

Мельник стоял неподвижно, пока звук мотора не заглох, достал из кармана ключи от «Вольво», играя, подбрасывал на ладони, хотелось петь, плясать, но он сдерживал себя, лишь вздохнул глубоко и сказал:

– Свободен.

Выстрела он не услышал, да и пистолет был с глушителем, хлопнуло негромко, пуля вошла в затылок. Ноги Мельника сломались в коленях, свободный человек упал навзничь.

Гуров задыхался, чувствовал, что силы кончились и он не вынырнет, вода давила, кровь закипала и больно била в виски. Он сделал последний рывок, очнулся, мелькнул перед глазами крестик, чья-то рука. Сыщик приходил в сознание, через несколько секунд все вспомнил, понял, что находится в машине, не двигаясь, начал напрягать и расслаблять мышцы. Пальцами ног пошевелить удалось, но чувствовал он ступни плохо, как после анестезирующего укола. Сыщик чуть двинул бедрами, вздохнул тихонечко, приподнял голову, тут же ударило в виски. Он сжал и разжал пальцы рук и понял, что правая в наручнике, сообразил, что рука прищелкнута к дверце машины.

– Степан, давай скинем его и умотаем, – сказал Толик, съезжая с проселочной дороги в лес и останавливаясь. – И зачем мы таскали девку по шоссе, надо было сразу сюда.

– Дурак, кто же оставляет покойников в двух метрах от главной хаты? – Степан обернулся, посмотрел на неподвижно лежащего сыщика.

– А щас? – хмыкнул Толик.

– Щас, – передразнил Степан, – теперь дом сгорел, одни головешки, все едино.

Они толкли разговор, оттягивая момент, когда надо будет вынуть человека из машины и убить. Каждый из них был убийцей, но резать неподвижное тело еще не приходилось. И главное, конечно, пугала не эстетика предстоящего, а тот факт, что тело принадлежало не человечеству, а государству. А оно за уничтожение своего имущества наказывало неумолимо. Степан с Толиком не мыслили столь витиевато, просто давно усвоили: мента можно убить, только защищая свою жизнь. А тело, валявшееся на заднем сиденье, ничем не угрожало.

– Давай покурим, и с богом. – Степан угостил содельника сигаретой, поднес спичку. – Вытащить помогу, а кончать будешь сам.

– Это с каких дел!

– Я мальчонку удавил, так что на каждого по жмурику – и по краям.

– За парнишку ты от общества лишь почетную грамоту получить можешь, а за товарища меня, в случае, до кабинета не доведут, кончат при попытке.

Гуров слушал занимательную беседу и пытался расшевелить мышцы, разогнать кровь. Руки вроде бы в порядке, ноги хуже, с головой неясно. Как бы не отключиться, когда потащат. Гуров ощущал не столько страх, сколько стыд. Как же он, как утверждают, сыщик божьей милостью, допустил, чтобы один мозгляк его отравил, а два других дебила решали, кто конкретно перережет ему горло. Гуров чуть было не сорвался и не зарычал. Обожгла неожиданная мысль: в суете они могли не забрать у него пистолет. Сыщик шевельнул левым плечом, приподнял руку, прижал локоть, пистолета не было.

– Кажись, шевельнулся, – сказал Толик.

– Ах ты, мать твою! – Степан выскочил из машины, рванул заднюю дверцу.

Но именно к этой дверце была прикована рука Гурова. Степан выругался, потянул сильнее, мент наполовину вывалился, и Степан для страховки что было силы шарахнул кулаком по безвольно болтающейся голове. Сыщик ожидал удара и мог бы уклониться, но тогда руку не освободят, кончат прикованного, и он лишь чуть качнул головой. Удар пришелся по касательной, на мгновение сознание вырубилось. Гуров очнулся, лежа на траве, увидел две пары ног и услышал:

– Ну, держи, держи, чего отпихиваешь? Перо не видал?

– Ну, сука!

– Это я?

– Да нет! Жизнь сучья!

– Толик, кончай, время!

Гуров следил за ногами. Чтобы ударить ножом человека, лежащего на спине, надо встать рядом на колени. Толика он вырубит сразу, но, если ноги подведут, до Степана не достанет, тот отпрыгнет и выхватит оружие. Гуров не мог представить, сколько необходимо истратить сил, чтобы не шевелиться, не открыть полностью глаза. Тело требовало движения, действия, борьбы за жизнь. А мозг давал команду ждать до последнего мгновения. У сыщика начала подрагивать челюсть, стучали зубы, и казалось, этот стук слышно окрест. На Гурова пахнуло спиртным. Он может ткнуть ножом в горло и в полуприсяде, понял Гуров.

Толик опустился на колени, отер правую ладонь, плотно прихватил нож, примерился, встретился с Гуровым взглядом, вздрогнул. Сыщик ткнул пальцем в смотрящий на него глаз и рванулся, ноги сработали. Гуров бросился головой вперед и врезался Степану в живот, а может, и пониже, это значения уже не имело.

Сыщик услышал крик. Лишь вскочив на ноги и ударив носком ботинка Степана в голову, понял, что кричит или визжит сам, бывший интеллигент Лев Иванович Гуров.

Степан лежал неподвижно. Толик, зажав лицо ладонями, катался по траве. Гуров не нашел лучшего занятия, как отряхнуть костюм, даже поправить галстук. Затем выругался, отхаркнул мокроту. Он неожиданно подумал, как бы оценил происшедшее тренер по боевым единоборствам. Где хитрые приемы, захваты, броски? Схватка за жизнь – это бой на уничтожение.