Неоновая реклама колышется в черной глубине Мойки. Над ней круги от редких капель дождя.

23.11

Сонливость поздней осени сменилась резвостью молоденькой зимы. Морозец. На Неве уже лед. Машины мелодично звякнули в кармане.

Сел в трамвай, поехал, куда глаза глядят.

Вышел. Подошел к пивному ларьку. Продавщица откупоривала пивную бочку – попросила помочь. Помог. Выпил кружку теплого пива. В голову полезли теплые, уютные пивные мысли.

Новые ботинки на снегу выглядят ужасно черными, Всю жизнь стеснялся ходить в новом – казалось, что все на меня смотрят и усмехаются.

Снег идет хороший, лохматый.

29.11

Вдруг вспомнили обо мне в Доме писателей – прислали приглашение на поэтический вечер.

30.11

Завидую оптимизму Гали Н.

– Я бы им показала кузькину мать! Они бы у меня побегали!

Лежит веселая – болеет. Рассказала, как не поняли Горбовского в Горном институте.

– Разве это студенты? Кретины!

Эта осень – юбилейная. 10 лет моей «литературной деятельности». Все началось в октябре пятьдесят четвертого. В конце пятьдесят седьмого у меня уже что-то вытанцовывалось.

1.12

Церковь на Сенной площади погибла. Пытались спасти. Писали письма. Но напрасно.

В ночь, когда ее взрывали, пришла депеша из Москвы – не взрывать! Конверт вскрыли только утром.

Красивая была церковь. В ней венчался Достоевский.

4.12

Одиночество тоже требует таланта. Редко кому удается быть по-настоящему одиноким, утонченно, изысканно одиноким.

Романсы Чайковского, Римского-Корсакова и Рахманинова вызывают во мне видения золотого века. Все чисто, возвышенно, светло. Даже грусть в них не печалит.

7.12

Фашизм был движением низов. Его идеология питалась звериными инстинктами толпы. Культ силы – это религия ничтожеств.

«Таракан, догадавшись, что ему не найти другого корма, начал кусать человека». И началась «эпоха воинствующей глупости».

Есть мрачный пессимизм и веселый оптимизм. Но есть веселый пессимизм и мрачный оптимизм.

Хочется писать наивные восторженные стихи о природе и о любви.

Самое смешное, что по натуре я отнюдь не созерцатель, я лишь хочу убедить себя в этом.

Читаю мемуары Эренбурга. Он ничего не принимал всерьез. Он жил. Как в театре. Часто шли страшные пьесы. Теперь он вспоминает об игре актеров.

Г. сказал мне: «Твои стихи – твое личное дело, а Вознесенский даже поэмой “Лонжюмо” утверждает добро».

Маниакальное желание заглянуть в замочную скважину той комнаты, где история хранит свои тайны.

Великий парадокс демократии: в ее утробе всегда есть эмбрион тирании. И так было во все времена.

12.12

Сон.

В храме Василия Блаженного все росписи заклеены обоями. Священник служит обедню, а перед ним на паркетном полу танцуют разные «бывшие» люди – царские офицеры, чиновники, аристократы, купцы. У всех усталый, потрепанный вид – погоны потускнели, фраки помяты и засалены, манишки грязные. Танцуют они с удовольствием. Танец какой-то старинный, мне неизвестный. Кто-то говорит: «Отводят душу! Каждую неделю тут собираются и вспоминают прошлое. Жалко их. Тоже ведь люди!»

16.12

А. М. представил мне иракского студента, который, не закончив первого курса, уехал на родину и вернулся через два года. Холеное лицо, черные тонкие усики, белоснежная нейлоновая рубашка, модный вязаный жилет, золотые запонки, золотая булавка в галстуке, золотой перстень на пальце.

Придя домой, я посмотрел на себя в зеркало.

Несвежая рубашка с потертым воротничком и с бахромой по краю манжет, плохо выбритая шея, мятые брюки с пузырями на коленях, старые, обтоптанные в автобусе туфли.

Где-нибудь в Багдаде на улице тот студент сунул бы мне мелочь в ладошку.

Говорят, что он ездил в Ирак расстреливать коммунистов.

19.12

Внешняя гладкость моего существования умилительна.

21.12

В первые месяцы войны коменданты колымских лагерей по собственной инициативе расстреливали заключенных. Этим они хотели доказать себе и прочим, что участвуют в общей битве.

А по фронтам метался на самолете военный трибунал, приговаривавший к расстрелу генералов, дивизии которых крошились под гусеницами немецких танков. Генералов перестреляли немало.

25.12

Пантомимы Марселя Марсо похожи на мои стихи. Те же истоки, та же природа эстетики.

От подчеркнуто частного, курьезного, к безграничным обобщениям. И конечно, символика.

29.12

Покупка фотоаппарата. Комплекс всяческих ощущений. Нетерпение. Предвкушение удовольствия. Разочарование (при неудачных поисках в магазинах). Радость находки. Опасение (вдруг неисправен!). И, наконец, радость обладания.

Аппарат красивый, блестящий. Его приятно держать в руках и поглаживать.

30.12

Опять человек с мокрыми красными губами. Позвал меня в деканат и сделал выговор:

– Вы демонстративно не являетесь, когда вас вызывают на партком! (В голосе его звенел металл.) Демонстративно!

Предпраздничная суета на улицах. Тащат елки. Тащат бутылки в сетках.

Сегодня хоронили студента, который упал в пролет лестницы с седьмого этажа (выпил и стал валять дурака). В институте аврал. Ректора ругают в обкоме. Ректор ругает своих подчиненных. А никто, собственно, не виноват. Просто несчастный случай.

2.1

Зимний лес. Графика зимних пейзажей. Тишина и шорохи. В пять уже стемнело. Гуляли по лесу с фонариком. Небо светится каким-то внутренним светом (луна за облаками).

Вчера, слушая Д., я снова думал о своей промежуточности. Мне повезло.

Спокойствие, презрение к мелочам, и никаких уступок. Покончить с желанием нравиться. Быть собой, и только. Научиться жить без надежды.

3.1

Ночью долго не могли заснуть. Я лежал на спине и держал на груди транзистор. В его маленьком теле возникали таинственные звуки. Планета говорила и пела на разных языках.

О Маяковском (обрывки ночных мыслей). Всю жизнь он старался удержаться на волне, охотился за популярностью. Вся жизнь его была саморекламой. Сколько безвкусицы в его эстрадном юморе, в этом острословии по пустякам! Сколько сил потратил он на создание нелепого гибрида поэта и балаганного зазывалы! Сколько хороших вещей он мог бы еще написать, если бы не эти бессмысленные издержки производства!