— Выбирай выражения, — сказал Уилкокс. — Здесь дама.

Рабочий обернулся и удивленно уставился на Робин.

— Не хотел вас обидеть, — пробормотал он.

Снова пронзительно завопила сирена.

— Отлично. Пошли, — скомандовал Уилкокс.

Рабочий подергал какие-то рычаги и рукоятки, закрыл решетку, отошел на шаг назад и нажал кнопку на панели. Огромный стальной механизм вздрогнул и ожил. Что-то задвигалось, завертелось, ужасающе задребезжало, как гигантское сверло. Робин заткнула уши. Уилкокс показал движением головы, что они уходят, и повел гостью вверх по ступенькам на стальную галерею, откуда, по его словам, можно посмотреть на весь процесс с высоты птичьего полета. Они прошли мимо яруса, на котором стояли несколько рабочих. От станка, издававшего сверлящий звук, сюда по конвейеру подавались ящики с формами из черного песка (хотя Уилкокс называл его то зеленым, то глауконитовым). Люди опускали формы в ящики, потом эти ящики переворачивали и складывали рядом с такими же, в которых лежали другие формы (нижняя часть форм называлась «полуформой», верхняя — «крышкой», и Робин отметила про себя, что этот жаргон ей нужно освоить). Потом формы везли по рельсам на отливку. Двое мужчин управляли огромными ковшами при помощи электрических кабелей, которые они держали в одной руке. Другая рука лежала на металлическом колесе, прикрепленном к ковшу. Они вертели его, ковш наклонялся, и расплавленный металл выливался в формы. Эти двое работали по очереди, как в замедленной съемке, словно астронавты или водолазы. Робин не видела их лиц, скрытых масками и защитными очками. Причина такой экипировки была ясна: когда расплавленный металл выливался из ковша, в воздух взлетали раскаленные искры.

— Они делают это весь день? — поинтересовалась Робин.

— Весь день. И ежедневно.

— Им должно быть ужасно жарко.

— Зимой это неплохо. А вот летом… Температура здесь иногда достигает пятидесяти градусов.

— Но они ведь могут отказаться работать в таких условиях?

— Могут. В офисах начинают ныть, если температура поднимается выше тридцати пяти. Но эти двое — настоящие мужчины, — очень торжественно произнес Уилкокс. — Здесь рельсы поворачивают под прямым углом, — продолжил он, указывая рукой, — и литье попадает в охладительный тоннель. В конце этого тоннеля оно все еще горячее, но уже твердое. Песок счищается с него при помощи выбивателя.

Эту штуку очень метко назвали выбивателем. Робин была ошеломлена. Он показался ей этаким анальным отверстием завода: черный тоннель исторгал из себя литье, еще покрытое черным песком, и оно тут же попадало на яростно вибрирующую металлическую сетку, где с деталей стряхивался весь песок. Исполинского роста индус с черным и блестящим от пота лицом стоял посреди этой пыли, жара и грохота, широко расставив ноги, стальным шестом стаскивал тяжелое литье с сетки и крюками закреплял его на конвейерной ленте, после чего детали уезжали прочь, чтобы подвергнуться следующему этапу процесса охлаждения.

Ничего более ужасного Робин никогда не видела. При мысли об этом она вспомнила про изначальный смысл слова «ужасный»: наводящий ужас, вызывающий трепет. Робин представила себя на месте человека, который ворочает тяжеленные куски металла в жаре, грязи и вони, оглушенный нестерпимым грохотом вибрирующей сетки, и так час за часом, день за днем… Все это казалось особенно унизительным потому, что лицо у рабочего было черным. От такого мощного символизма у Робин заколотилось сердце. Он же самый что ни на есть благородный дикарь, закованный в цепи негр, пример угнетаемого человека, квинтэссенция образа жертвы капиталистической промышленной системы! Робин чуть не бросилась к нему, чтобы пожать его мужественную руку в знак симпатии и солидарности.

— У вас в литейном цехе гораздо больше азиатов и карибов, чем в других цехах, — сказала Робин, когда они вернулись в тихий и сравнительно уютный кабинет Уилкокса.

— Работа в литейном грязная и тяжелая.

— Это я заметила.

— Азиаты и кое-кто из карибов готовы ее выполнять. А местные уже не хотят. Но я не жалуюсь. Они отличные работники, особенно азиаты. Том Ригби говорит, что когда они работают на совесть, это сродни поэзии. Но обращаться с ними нужно бережно. Они всегда держатся вместе. Уйдет один — уволятся и остальные.

— Ваша система представляется мне расистской, — заявила Робин.

— Ерунда! — разозлился Уилкокс. Вернее, он сказал «еранда», ибо именно в этом слове его раммиджский акцент был особенно заметен. — Единственная расовая проблема, которая у нас есть, это взаимоотношения между индийцами и пакистанцами, а точнее, между индусами и сикхами.

— Но ведь вы заставляете цветных выполнять самую неприятную работу, самую грязную и трудную.

— Кто-то и ее должен делать. Тут работает закон спроса и предложения. Если мы сегодня дадим объявление о вакансиях в литейном, я могу дать голову на отсечение, что завтра же утром мы увидим у ворот две сотни черных и желтых лиц и, возможно, одно белое.

— А если предложить работу, требующую квалификации?

— У нас есть цветные и на этих местах. Есть и мастера.

— А цветные директора? — спросила Робин.

Уилкокс нащупал в кармане сигареты, закурил и выпустил из ноздрей дым, как разъяренный дракон.

— Не требуйте от меня решения проблем всего нашего общества, — ответил он.

— А кто же тогда должен их решать, — удивилась Робин, — если не люди, облеченные властью, такие как вы?

— Кто вам сказал, будто я облечен властью?

— Я думала, что это само собой разумеется, — сказала Робин и обвела рукой кабинет.

— Да, у меня огромный офис, секретарша, служебная машина. Я могу принимать людей на работу и, хотя это чуть сложнее, увольнять их. Я самый крупный винтик в этой машине. Но есть винтик и поважнее — «Мидланд Амальгамейтедс». Они в любой момент могут от меня отделаться.

— А как насчет так называемого прощального подарка? — холодно спросила Робин.

— Жалованье за год, если повезет — за два. Его не хватит надолго, а после того, как тебя вытурили, нелегко собраться и найти другую работу. Я знаю многих исполнительных директоров, с которыми такое приключилось. Как правило, они не виноваты в том, что дела у фирмы шли плохо, но отдуваться приходилось именно им. У вас могут быть наполеоновские планы, касающиеся того, как победить в конкурентной борьбе, но для их осуществления вы должны полагаться на других людей, от главных инженеров до рядовых рабочих.

— Может быть, люди станут работать лучше, если каждый будет заинтересован в результате, — предположила Робин.

— Каким это образом?

— Ну, если они будут получать процент от дохода.

— А в случае убытков?

Робин обдумала этот неожиданный вопрос и ответила, пожав плечами:

— Капитализм несовершенен, не так ли? Это лотерея. Кто-то выигрывает, кто-то терпит поражение.