– На пять минут, – попросила она. – Сюзанна была так рада, что ты пришел.

Я посмотрел на сестру Бертон и признался:

– Она назвала меня симпатичным.

– Так и есть, – со смехом ответила медсестра.

– Как можно быть симпатичным вот в этом? – я обвел руками халат и маску. – Просто сначала меня так назвала медсестра Кеннеди, а Сюзанна хотела разрядить обстановку, но стало только хуже.

Дон Бертон посмотрела на меня и сказала:

– Сюзанна ничего не станет говорить, чтобы разрядить обстановку. Она очень прямолинейная. Всегда говорит только то, что думает. Спроси у нее самой, и она тебе ответит.

Медсестра натянула маску, сказала, что сейчас проверит, все ли у нее в порядке, открыла дверь в палату Сюзанны и крикнула: «Он здесь. Ты готова?»

Сюзанна ответила, что да. Сестра Бертон практически втолкнула меня в палату и ушла.

– Привет, – сказал я, надеясь, что маска скрывает мои пылающие щеки.

– Привет, – ответила Сюзанна, – присаживайся.

Ее слова показались мне слишком официальными, но тон был дружественным. Я сел. Слова не шли.

– Прости, если позавчера тебя смутила. Я не хотела.

– Все в порядке, ты меня не смутила.

Она рассмеялась – будто зазвенели ветряные колокольчики.

– А ты правда так считаешь? – внезапно поинтересовался я.

– Я всегда говорю то, что имею в виду, и имею в виду то, что говорю, – сказала она. – Мне кажется, это одно и то же, и неважно, как думает Мартовский заяц и все остальные.

Я узнал отсылку к «Алисе в стране чудес», но не читал эту книгу, а глупым показаться не хотел, так что просто рассмеялся, как будто все понял.

– Можно спросить тебя кое о чем? – попросил я.

– Спрашивай.

– Сестра Бертон сказала, ты всегда говоришь то, что у тебя на уме, и я хотел спросить об этом.

– Что спросить? – уточнила она и с любопытством посмотрела на меня.

– Почему ты такая? Люди ведь обычно говорят совсем не то, что думают.

– Несколько месяцев назад я узнала, что проживу не очень много, и если я хочу что-то кому-то сказать, нужно сделать это как можно раньше, потому что неизвестно, будет ли у меня еще возможность.

– Ой.

– Не то чтобы мне не говорили, что я умру раньше, чем все остальные. Просто я, ну… я наконец осознала, что это значит.

– Понимаю, – сказал я, хотя не совсем понял.

– Так что если я хочу что-то кому-то сказать, я говорю. Необязательно гадости. Хорошее тоже. Я ведь не хочу, чтобы последним, что обо мне запомнят, были мои гадкие слова. Но и хорошие бывают разными.

– Угу, – пробормотал я, потому что не знал, что мне еще сказать.

– Сними перчатки и надень новые. Они лежат там, – сказала она и махнула в сторону стола у окна, где стояла коробка с хирургическими перчатками. Я послушался и сразу сделал это. Затем Сюзанна попросила дать перчатки и ей. Надев их, она протянула мне руку. Мне стало ясно – она хочет, чтобы я взял ее за руку. Сильно волнуясь, я сжал ее ладонь и поразился тому, какая она теплая. Сюзанна улыбнулась.

– Я никогда ни с кем не встречалась, но если бы могла, хотела бы встречаться с тобой.

Я, конечно, не ожидал такой откровенности, но улыбнулся. Глядя на нее, я понял, что ошибся, решив, что она не может быть красивой, будучи такой бледной и больной.

Следующие десять минут мы держались за руки и говорили о чем-то, чего я уже не помню. За эти десять минут я влюбился и она, возможно, тоже. Я никогда этого не узнал. Не исключено, что она сама была слишком смущена, чтобы остаться верной своему принципу и признаться почти незнакомому человеку в любви. А может, сразу понимала, что это не любовь, лишь первая симпатия. В любом случае это были ее и мои первые отношения, пусть даже они и продлились всего десять минут. Мне нравится думать, что в тот день я подарил ей немного счастья. Подарил то, чего, как она думала, у нее не будет никогда, а она подарила мне то, чего, на мой взгляд, я не заслуживал.

Когда я вышел из палаты Сюзанны, у поста медсестры меня ждал Хэнк. Он разговаривал с медработницами и с донором, который пришел сдавать кровь. Увидев меня, Хэнк сказал:

– Думаю, нам пора идти.

Мы ушли после того, как со всеми попрощались. Когда мы брели к машине, он спросил:

– Так, значит, я твой дедушка?

– Мне не хотелось пускаться в объяснения, и я решил, так будет проще.

– Хорошо, только не привыкай врать.

– Вы им рассказали, что вы не мой дедушка?

– Просто удивился, когда они сказали: «Вы, наверное, дедушка Джека? Он говорил, вы его сюда привезли». Но подыграл, чтобы не ставить тебя в неловкое положение.

– Ну спасибо.

В Дентон мы возвращались молча, каждый думал о своем. Отчасти мне хотелось вновь навестить ребят, а отчасти не хотелось. Я решил, что вернусь, если выпадет возможность.

Сложилось так, что я никогда больше не видел ни Тоби, ни Сюзанну. Последующие события слишком сильно изменили мою жизнь. Когда я вновь смог заглянуть в больницу, их там уже не было. Я спросил медсестру Бертон, живы ли они, но она сказала, что не может нарушать закон о конфиденциальности. Я до сих пор надеюсь, что они вспоминали обо мне, и знаю, что сам всегда буду помнить их. И надеюсь, что Сюзанна узнала о моих чувствах, пусть даже я не мог, как она, говорить то, что имею в виду, и иметь в виду то, что говорю. Из всех людей, которых я встречал, она была единственной, кому хватило на это смелости.

На следующий день, придя на кофе к Хэнку, я взял с собой Скелета, который уже достаточно окреп, чтобы ходить со мной на прогулки. Силы к нему вернулись, и он весил практически как нормальная собака его размера и возраста.

– Скелет! – воскликнул Хэнк, когда мы вошли в его автобус, желая угоститься кофе и чем-нибудь, что он припас для собак. Скелет обнюхал Хэнка, повилял хвостом, позволил почесать себя за ушами и свернулся у моих ног. Хэнк дал ему остатки сосиски, и Скелет с радостью их проглотил.

Потом Хэнк спросил, не хочу ли я поохотиться на Сатану. Я ответил, что не против, он взял свое ружье шестнадцатого калибра, и мы отправились искать пантеру. Вскоре выяснилось, что он не столько хочет охотиться на дикого кота, сколько прогуляться и поболтать со мной, а заодно дать Скелету немного физической нагрузки.

– Ты хотел узнать насчет тех фотографий, – вдруг сказал он. По тону его голоса было понятно, что это не вопрос, а утверждение.

– Да, – ответил я.

– Наверное, ты решил, что я не хочу тебе рассказывать, но я собираюсь, потому что… ну, потому что ты заслуживаешь знать, кто они такие.