И барон сделал паузу, чтобы дать собеседнице самой додумать фразу. Продолжение напрашивалось совершенно недвусмысленное, и Амалия, хоть и была храброй женщиной, все же почувствовала под ложечкой неприятный холодок.

– Вы мне угрожаете? – холодно спросила она.

– Господь с вами, баронесса! – Селени сделал непонимающее лицо. – Но ведь в этом мире всякое может случиться. У вас тоже, к примеру, есть свои секреты, которыми вы не хотели бы делиться с окружающими. Что, если они узнают, к примеру, что ваш второй ребенок, которого вы якобы усыновили, на самом деле ваш собственный? Что может подумать ваш муж, господин барон Корф?

– Господин барон ничего не подумает, – отрезала Амалия. – Вы дурно работаете, иначе бы знали, что мы с ним уже несколько лет в разводе.

– Ну, к примеру, он может решить, что это неплохой повод отнять вашего общего сына, который живет с вами, – возразил барон Юлиус безмятежно. – Полно, госпожа баронесса. Вы вовсе не так неуязвимы, как считаете. Признаться, я был удивлен, когда узнал, что вы смешали работу с личной жизнью, следствием чего и явился ваш приемный сын, но все мы люди и совершаем ошибки, а потом платим за них. Достаточно одного письма господину барону, чтобы вся ваша жизнь перевернулась. И я еще ничего не сказал про отца ребенка, герцога Олдкасла[15]. Интересно, он знает о том, что у него есть сын? Почему-то мне кажется, что вы ему ничего не сообщили.

Дверь библиотеки беззвучно приотворилась. Амалия невольно напряглась, но оказалось, что это в щелку всего лишь вошла кошка. Она двинулась было вперед, к знакомому силуэту, но заприметила чужого человека, уловила исходящую от него волну враждебности и в нерешительности замерла на месте, поджав одну лапку.

– Ну так исправьте эту ошибку, – сказала Амалия в ответ на слова барона. – Заодно можете написать письмо и его жене, леди Эмили. Сразу в двух экземплярах, чтобы не затерялось на почте.

– О, – уважительно протянул барон Юлиус, – значит, вам уже и про экземпляры известно. Что ж, похвально, госпожа баронесса. Прекрасная работа. – Барон подался вперед и понизил голос: – Но вам следует знать, что все экземпляры письма, кроме одного, были успешно перехвачены. И теперь, когда остался лишь один, я никому не позволю нарушить покой моей страны. Подумайте об этом хорошенько, прежде чем предпринимать опрометчивые шаги.

«Да, противник, безусловно, опасный», – мелькнуло в голове у молодой женщины, когда она увидела выражение лица своего собеседника. Но дальше ее мысль не пошла, потому что дверь библиотеки распахнулась, с грохотом ударилась о стену и в комнату вошел – нет, влетел – разъяренный Алексей Нередин. Кошка, оказавшаяся на его пути, метнулась прочь, и вовремя. Ибо изящный лирический поэт, певец тоскующих у камина дам и вообще, по версии Натали Емельяновой, сущий ангел подскочил к барону Юлиусу Селени и без всяких околичностей, со всей скифской прямотой заехал ему кулаком в челюсть.

Высокородный барон рухнул на ковер, как мешок гнилой картошки, а поэт, по-прежнему молча, не говоря ни слова, схватил его за отвороты сюртука и рванул прочь. Жалобно ахнул и треснул в хищных руках варвара пошитый парижским портным сюртук, что-то сдавленно прохрипел барон Селени, в тот сюртук зажатый, но преобразившемуся в гунна Нередину было совершенно начхать на всех баронов в мире и на их одежду. Он приложил врага еще раз, как следует пнул его для верности и поволок по ковру к двери. За дверью, убедившись, что баронесса не может их слышать, он прибавил несколько крепких армейских выражений, которые автор повествования опускает из уважения к скромности читателей.

Через мгновение Мэтью Уилмингтон и Катрин Левассер увидели, как какой-то господин скатился по лестнице, причем за скатившимся бежал, перепрыгивая через две ступеньки, знаменитый poète russe, оглашавший воздух возгласами на непонятном языке. Еще через минуту Натали Емельянова, Шарль де Вермон, немецкие дамы, доктор Севенн и все, кто находился в саду, в легком ошеломлении наблюдали, как истерзанного, испачканного и весьма помятого пришельца выталкивают за ворота, причем тот растерян настолько, что даже не смеет протестовать против своего изгнания.

– Вон отсюда! – крикнул поэт. Поперек его лба вздулась жила, похожая на букву «у». Он был страшен и прекрасен одновременно. – Если я еще раз вас здесь увижу, то вам конец, слышите?

– Сумасшедший! – крикнул Юлиус Селени после того, как поднялся с земли и отошел на приличное расстояние. – Ты еще у меня пожалеешь! Вы все у меня пожалеете! А, черт подери!

Он со злостью оторвал лоскут, свисавший с воротника, плюнул в пыль и, так как ничего другого ему не оставалось, двинулся обратно к своей гостинице, расположенной в старом квартале Ниццы.

А высокий блондин с военной выправкой, который, находясь поблизости, наблюдал за тем, как посетитель ретировался, только усмехнулся и покачал головой.

– Что это было? – вырвалось у Шарля де Вермона.

– Алексей Иванович, что случилось? – вторила ему встревоженная художница. – На вас лица нет! Он оскорбил вас?

Девушка искала взгляда Нередина, но поэт только отмахнулся от нее и двинулся обратно в дом. В холле Шатогерен попробовал подступиться к пациенту с расспросами, но тот не был расположен отвечать на них и прошел мимо. Растерянным взглядом помощник обменялся с главным доктором.

– И что на него нашло? – пробормотал он, пожав плечами.

В библиотеке Амалия машинально взяла на руки кошку и села на диван, чтобы собраться с мыслями. За последние несколько дней Нередин уже второй раз ставил ее в тупик, хотя она была уверена, что знает людей слишком хорошо, чтобы те могли преподносить ей какие бы то ни было сюрпризы.

Итак, эта тонкая душа, этот возвышенный молодой человек, который, казалось, был склонен вести беседы лишь о стихах да книгах, на самом деле оказался способным на весьма решительные действия. Конечно, из-за его неуместного вмешательства она приобрела еще одного смертельного врага, но у Амалии было чувство, что барон Селени оставался бы таковым при любом раскладе.

Баронесса услышала, что ее избавитель возвращается, и на всякий случай напустила на себя рассеянно-озадаченный вид. Хвалить его она не собиралась, но и порицать тоже не входило в ее планы.

Нередин остановился на пороге, смущенно кашлянул и все-таки вошел, затворив за собой дверь.

– Простите, сударыня, что я позволил себе… – несмело начал он. – Но я не мог не вмешаться. – Поэт сделал шаг вперед. Его голос неожиданно обрел силу и зазвенел под потолком полутемной комнаты, наполненной старыми книгами. – Если вы одна, это не значит, что за вас некому заступиться. В общем, хочу, чтобы вы знали: я никому не дам вас в обиду. Слово офицера и дворянина!

Амалия покосилась на него. Кошка на ее коленях закрыла глаза и, казалось, задремала.