Ага!

Тогда мы делаем вид, что согласны предъявить обвинение в покушении на Чеботарева козлу отпущения, только пусть они его сперва разыщут и предоставят надежные улики. А мы тем временем присмотрим за ними и подождем, пока они где-нибудь проколются.

Вот такой вот нудный план кампании – вязкая позиционная борьба. Однако ничего лучшего в данной ситуации придумать, увы, невозможно.

…За данными на противников Пичугина Турецкий обратился к Школьникову.

– Главный недруг?! – Семен как всегда пребывал в прекрасном расположении духа. Как ему это удается с такой собачьей работой, Турецкий понять не мог никогда. – Да у него кругом враги. Если б вы меня про друзей спросили, я бы, сильно подумав, назвал одного-двух, и то не друзей, а скорее… лояльных партнеров. Вот Романов, например.

– Ну выдай хотя бы группу наиболее ярых и непримиримых, – попросил Турецкий.

– А, знаю! Есть такой Машков в Центробанке. Большой российский финансист. Он тоже у них в «Единении», только в чеботаревском крыле и поносит Пичугина регулярно и по любому поводу. Могу даже телефончик подкинуть. Сейчас найду…

Этому Машкову Турецкий, конечно, позвонил. И тот, несмотря на страшную занятость и просто патологическую спешку (отчаливал в Швейцарию и уже буквально сидел на чемоданах), с радостью согласился осветить темные стороны взаимоотношений Пичугина и Чеботарева. Причем сделал это немедленно, по телефону.

– Может, лучше я к вам подъеду, – робко предложил Турецкий.

– А чего там время терять. Телефон все стерпит. Слушайте так. Да Пичугин просто фактом своего существования позорит Россию и подрывает ее престиж на международной арене! Я знал! Знал, что органы рано или поздно заинтересуются его персоной. За грабительскую приватизацию, за обман трудящихся с этого американского прихвостня и империалистического прислужника нужно спросить по всей строгости закона. И правильно Степан Степанович желал решительно отмежеваться от Пичугина, который только компрометирует наше «Единение»!

– А мог, по-вашему, Пичугин пойти на физическое устранение Чеботарева, были у него на это веские причины? – скорее для очистки совести спросил Турецкий, заранее предполагая, что ответ будет положительным.

– Даже не сомневайтесь! – заверил большой российский финансист. – Это как раз его методы. Грязные, кровавые игры без оглядки на совесть и мораль…

Далее выслушивать этот бред с кондовым коммунистическим подтекстом Турецкий не стал. Свидетель – явно мимо. Нужно искать другого, менее эмоционального, зато более рационального. Чтобы получить хоть какие-то факты. Если они вообще существуют.

Замигал селектор, и секретарша генерального подчеркнуто вежливо (плохой признак) попросила Турецкого немедленно прибыть для доклада (очень плохой признак).

– Что по делу Чеботарева? – Генеральный действительно был не в настроении. – Меня торопят из Администрации президента, у вас есть уже рабочая версия покушения?

– Версий несколько, – осторожно начал Турецкий. – Одна из них политическая. Возможно, причиной покушения был передел власти в «Еди…».

– И кто, по-вашему, за этим стоит?! – взвился генеральный, дернув себя за галстук. – Пичугин?!

– Очевидно. Его протеже…

– Да чем вы вообще занимаетесь?! – Генеральный забегал кругами вокруг Турецкого. – Ваша задача не переваривать сплетни и сознательно нагнетаемые инсинуации вокруг «Единения», а искать убийцу и заказчика! Оставьте Пичугина в покое. Не хватало еще, чтобы Генпрокуратуру обвинили в том, что она пытается внести раскол в политическое движение. Другие версии у вас есть?

– Есть.

– Ну так идите и работайте! И не вздумайте, Александр Борисович, предпринимать никаких действий против Пичугина без моей санкции, ясно? А то с вас станется!

Ах так?! Так, значит?! Турецкий, вернувшись в кабинет, минут пять с остервенением избивал бит-боя. Потом нарисовал маркером у него на лбу большую букву "Г" и избивал еще минут пять.

Ладно. Для звонка Пичугину санкция уж точно не нужна.

Потратив на поиски Пичугина добрых полчаса, Турецкий, дозвонившись, не стал ходить вокруг да около, а спросил в лоб:

– Кто у вас враги в «Единении», господин Пичугин? Мне кажется, вас хотят подставить.

– Как?!

– Пока не знаю. Дайте мне хотя бы одну фамилию, а я размотаю все остальное.

Не долго думая, Пичугин назвал некоего Бергольца, ответственного секретаря и правую руку Чеботарева.

Следующий час Турецкий вычислял этого Бергольца и, вычислив, потребовал немедленной встречи. Но тот мгновенно наложил полные штаны и запричитал: «Пичугин – это страшно, Пичугин против Чеботарева – это совсем страшно. Никто вам ничего не скажет, если я не сказал».

– Вы что, в «Единении» самый отважный и самый честный?

Бергольц скромно промолчал.

– Козлы! – Турецкий в сердцах бросил трубку. – Бред какой-то! И эти уроды – элита страны?! Это они собираются выиграть выборы и вести нас к светлому будущему?!

Короче, враги у Пичугина хлипкие и забитые. Убивать на них время жалко, потому как бесполезно. Значит, надо трясти друзей. А кто у нас друзья?

Например, Романов.

Но Романов позвонил сам:

– Александр Борисович, слышал, вы желаете со мной поговорить…

– Желаю.

– Так приезжайте, скажем, сегодня часиков в шесть-семь. Эти врачи с их предписаниями, вы не представляете, как они меня утомили. Вам, кстати, удобно в шесть?

– Удобно.

Отчего же неудобно? Что же еще делать «важняку» после работы? Работать, разумеется.

Романов жил в Серебряном Бору в двухэтажном особняке несколько вычурной архитектуры с башенками, балкончиками, разновеликими и разной формы окнами и мраморными львами на крыльце. Естественно, этот шедевр зодчества окружал высоченный забор, а между забором и домом располагалась живописная ярко-зеленая лужайка с причудливо подстриженными кустиками, маленьким декоративным бассейном и увитой виноградом беседкой-павильоном, в которой Витольд Осипович и поджидал Турецкого.

– Какой чудный вечер, не правда ли? – Романов был одет по-домашнему: белый пуловер поверх зеленоватого гольфа, белые брюки, белые мягкие туфли. Он восседал в глубоком плетеном кресле и весь светился здоровьем и довольством. – Аперитив до ужина?

Турецкий уселся в точно такое же кресло, с наслаждением вытянул ноги, хотя на работе только и делал, что сидел (ну разве что к генеральному сбегал), слегка распустил галстук, потом и вовсе снял, сунув в карман пиджака, сделал заказ:

– Чай с ромом.

Почему чай? Почему с ромом? Вырвалось как-то само собой, как говорится из глубин подсознания. Может, повыпендриваться захотелось? Скорей всего.