— Его бойцы не для сражений в открытом море, — опять громким голосом заявил Джози, за что получил еще один сердитый взгляд Арумна.

Все четверо помолчали, и Реджис с Дзиртом посмотрели друг на друга, не зная, как отнестись к таким новостям.

— Мы идем прямиком на север, — напомнил Реджис Дзирту.

Дроу с готовностью кивнул, но Реджис почему-то не был уверен в его намерениях.

— Дюдермонт был бы рад тебя увидеть, — сказал Арумн. — Очень рад, могу поспорить.

— Я тоже могу поспорить, что стоит тебе с ним встретиться, и ты останешься, чтобы сражаться с капитаном бок о бок, — смиренно произнес Реджис.

Дзирт усмехнулся, но промолчал.

Ранним утром следующего дня Реджис и Дзирт покинули «Абордажную саблю», предположительно направляясь в Долину Ледяного Ветра, но их путь проходил мимо причалов Лускана, где на своем обычном и почетном месте стояла «Морская фея».

Еще до полудня Дзирт встретился с капитаном Дюдермонтом и энергичным молодым лордом Брамблеберри из Глубоководья.

И два друга из Мифрил Халла в тот день так и не покинули Город Парусов.

После выхода из Длинной Седловины я постарался успокоить Реджиса. Я старался держаться спокойно и уверенно, полный решимости продолжать путь. Да, внутри меня все переворачивалось и сердце сжималось от боли. Увиденная мной картина в недавно мирном и спокойном поселении потрясла меня до глубины души. Я давно знал Гарпеллов, вернее, думал, что знаю, и больно было видеть, что они вступили на опасный путь авторитарной жестокости, достойной разве что служителей проклятого Карнавала Воров в Лускане.

Я не могу утверждать, что ситуация там критическая и требует безотлагательного вмешательства, но потенциальный исход, который я так ясно вижу, вызывает у меня глубочайшую печаль.

И я спрашиваю себя: где пролегает граница между стремлением к порядку и моралью? В какой момент мы ее переступаем и, что более важно, когда, если такое вообще возможно, во имя высшего добра можно поступаться основными принципами морали?

В мире, в котором я живу, подобные тонкости часто связаны с расовыми различиями. Благодаря своей темной коже и эльфийскому происхождению я сам в этом не раз убеждался. Рамки морали очень удобно, растягиваются, когда дело касается «чужаков». Можно безнаказанно уничтожать орков или дроу, а вот дворфов, людей и эльфов трогать нельзя.

Что станет с этой моралью, если король Обальд и дальше будет придерживаться своего необычного курса? А как она может отразиться на мне? Можно ли считать меня и Обальда аномалиями, исключениями из жестоких и давно укоренившихся правил, или это проблески более широких возможностей?

Я этого не знаю.

В Длинной Седловине я сдерживал слова и клинки. Это была не моя битва, поскольку у меня нет ни времени, ни статуса, ни сил, чтобы привести ситуацию к логическому завершению. Мы с Реджисом не могли бы даже вмешаться в происходящие на наших глазах события. Потому что Гарпеллы, при всем их безрассудстве, весьма могущественные чародеи. Они не будут спрашивать ни разрешения, ни одобрения у темного эльфа и хафлинга, идущих своей дорогой вдали от дома.

И может ли в таком случае прагматизм оправдать мое бездействие и мои последующие заверения, высказанные Реджису, явно обеспокоенному увиденным?

Я могу солгать ему или, по крайней мере, скрыть собственную тревогу. Но не могу скрыть ее от самого себя. Увиденная в Длинной Седловине сцена сильно потрясла меня, она ранила мое сердце и возмутила мысли.

И еще напомнила мне, что я лишь мельчайшая частица огромного мира. В запасе у меня еще остались надежда и вера в правильность выбора Гарпеллов. Это прекрасное и благородное семейство, обладающее если не здравым смыслом, то высокими принципами морали. Я не могу поверить, что совершаю ошибку, доверяясь им, но все же…

И словно в ответ на мои сомнения, в Лускане я обнаруживаю довольно похожую ситуацию, но перспектива представляется мне совершенно противоположной. Если верить капитану Дюдермонту и его юному другу, лорду из Глубоководья, власти Лускана уже переступили опасную черту. То, что собирается сделать Дюдермонт, даже нельзя назвать переворотом, поскольку Гильдия Чародеев никогда не была официальным правительством Лускана.

Не превратится ли в подобие нынешнего Лускана и Длинная Седловина, когда Гарпеллы укрепят свою власть путем последовательных трансформаций и изоляции кроликов? Может, Гарпеллы тоже подвержены этой болезни, вызывающей жажду власти, которая, видимо, поразила высшие уровни Главной Башни? Не в этих ли случаях должны восторжествовать добрые намерения? Но я опасаюсь, что любой правящий орган, который в борьбе против зарвавшихся лидеров руководствуется лишь добрыми намерениями, обречен на неминуемую и жестокую неудачу. И потому я присоединяюсь к Дюдермонту, который намерен исправить эту ошибку.

Но и здесь я ощущаю некоторые противоречия. Ведь не события в Длинной Седловине заставили меня остаться в Лускане. Я откликнулся на призыв человека, которого хорошо знаю. А все мои доводы в разговоре с Реджисом были простыми утешениями. Да, Гарпеллы проявили жестокость, но я ничуть не сомневаюсь, что отсутствие сурового правосудия приведет к ожесточенной и беспощадной борьбе между двумя группами священников и их последователей.

Но если это действительно так, что станет с Лусканом, лишившимся теневой властной структуры? Всем известно, что Гильдия Чародеев тайно контролирует Совет Пяти Капитанов, чьи личные цели и желания нередко расходятся с общими интересами. Этот орган никогда не ставил улучшение жизни населения Лускана выше своих собственных целей.

Капитан Дюдермонт объявляет войну Главной Башне. Но я боюсь, что победить Арклема Грита будет куда легче, чем найти ему замену.

Я, малая частица, этого огромного мира, останусь с Дюдермонтом. Нам предстоит сражение, которое, несомненно, затронет судьбы очень многих людей, и остается лишь надеяться, что Дюдермонт и я, а также множество людей, которые пойдут за нами благодаря своим добрым намерениям сумеем добиться достойных результатов.

А если это удастся, не вернуться ли мне потом? Длинную Седловину?

— Дзирт До'Урден

— Что за блестящая идея — начать войну против магов! — съязвил Реджис и тотчас испуганно вскрикнул и, отскочив назад, спрятался под дождевым стоком.

Из открытой двери стоящего неподалеку здания вырвалась огненная молния и оставила в земле небольшую канавку как раз на том месте, где только что стоял хафлинг.

— Они ужасно упрямы, — добавил Дзирт и, высунувшись из-за бочки, выпустил подряд три стрелы из Тулмарила.