А он громыхал сурово, спрашивая за все дела, смотрел смету, чеки, отчет, заставил подписать морально укокошенного бригадира какие-то расписки, обязательства, уведомил о возможных карающих мерах — отрывался, одним словом, по-полной!

Прощаясь, бригадир уже еле сдерживал слезы на растерянно-перепуганном лице, но с бо-о-ольши-им пиететом и даже неким трепетом с намеком на восторг пожал Стрельцову руку.

Финита! Выключайте рампу!

— Что, все так плохо? — когда они остались в доме одни, спросила Инга.

— Да нет, — вынес вердикт Стрельцов, — очень даже ничего.

— Но ты так его ругал и недоделок целую кучу нашел! — растерялась она.

— Это же стройка! — пояснил Игнат. — Здесь недоделали, тут лажу сляпали, там накосячили, рядом залепили дыру штукатуркой. Вроде по мелочам, а сдадут ремонт, спустя время все и посыплется. А так, в общем, совсем неплохо.

— А я в этом ни бум-бум! — призналась она. — Я их, конечно, достаю, задаю много вопросов и пальчиком тыкаю: а это что? А это? Но они с радостью меня разводят, как лохушку деревенскую.

— Да отец бы разобрался, не переживай, — поспешил успокоить ее Игнат, — ты же не подписывалась приглядывать за всем ремонтом, а особо напортачить за время его отсутствия они бы не успели.

— Но тебе, Игнат Дмитриевич, — торжественно заявила Инга, — мое особое почтение! Я испытала большое удовольствие, наблюдая за «битьем мальчика»! Слушай! — озарила ее идея.

Инга полезла в сумку, нашарила связку ключей, достала и потрясла ею демонстративно.

— По-моему, мы просто обязаны отметить победу профессионализма над разгильдяйством! — И объяснила: — Первым делом мама потребовала сделать ремонт в кладовке, куда они убрали некоторые вещи на время ремонта. У них там есть винотека и посуда, да много чего! Им презентуют всякий эксклюзивный алкоголь, особенно Дмитрию Николаевичу, а они не пьют оба, вот и складируют для гостей. Выпьем?

— Да за милую душу! — поддержал предложение Стрельцов.

Кладовка метров шести квадратных, примыкавшая к кухне, являла собой голубую мечту каждой хозяйки. Вместительные стеллажи до потолка по всем трем стенам позволяли складировать любые заготовочные эксперименты хранительнице очага. Но сейчас это кухонно-хозяйственное счастье было заставлено плотненько коробками, тюками так, что Игнату с Ингой приходилось с осторожностью втискиваться между скарбом и стеллажами.

Бутылки с разнообразным спиртным они нашли быстро и, посовещавшись, решили отметить викторию над строительным разгильдяйством шампанским. А почему нет?

Тем более что обнаружили вполне пафосную «Мадам Клико» и антураж продуктовый, вписывающийся в замысел: баночку маслин, консервированные персики, привезенные Дмитрием Павловичем из Испании, французские галеты и засахаренные лимонные цукаты. Считай, большой намек на пир.

Бокалы и посуду вытащили из одной коробки, Инга наткнулась на сложенный барный столик на колесиках — то, что надо! И, уж раз пошла такая песня, Инга прихватила парочку подушек-«думок» для относительно возможного уюта в предлагаемых условиях.

Шампанское они выставили в снег на прилепленный к гостиной маленький балкончик назначения очень непонятного из-за своих размеров, скорее это был некий архитектурный прибамбас на теле дома, но вместо холодильника в самый раз.

Смотали вместе с рабочими робами полиэтилен и убрали в угол комнаты с дивана, диван же сложили, для удобства посиделок, разложили по тарелочкам, вазочкам добытый провиант, включили телик вместо лампы, убрав звук, и Стрельцов открыл успевшее подостыть за время их хозяйствования шампанское.

— Вообще-то за тебя! — провозгласила Инга. — Потрясена и благоговею!

— Это слишком, — усмехнулся Стрельцов, в таком режиме проистекают мои обычные рабочие будни.

— Тем более! — протянула Инга бокал, они чокнулись и отпили по паре глотков.

Помолчали, успокаиваясь после суеты по обустройству экспромтного застолья и легко закусывая.

— Хорошо! — поделилась настроением Инга. — Тишина. Я обожаю свою семью, но иногда их бывает так много, с перебором, и никуда не деться. Мне практически не удается остаться одной, разве что в командировках. Но там много работы, и когда я возвращаюсь в гостиницу, то способна только спать от усталости. А так, чтобы тихо и чтоб никто не трогал, не дергал — утопия в моем случае.

— Вот и отдыхай, — поощрил Стрельцов и спросил для ясности: — Мы же никуда не торопимся?

— Я точно нет! А у тебя, может, планы какие?

— Ну, нет, я сегодня тоже отдыхаю.

— Говорю же: хорошо! — радовалась Инга.

— Тогда, под такое дело, может, теперь ты расскажешь, почему вы с мужем развелись? — полувопросом предложил Стрельцов. — Если тебя, конечно, сия тема не напрягает.

— Не напрягает — махнула рукой Инга, — но это неинтересно.

— Интересно, — не согласился Игнат.

— Наверное, логичней было бы спросить: какого черта я за него вообще замуж вышла и прожила с ним десять лет.

— Ну и какого? — усмехнулся Стрельцов.

Имидж безбашенной девицы и подростковые выступления, претензии миру Инге пришлось отложить, сдавая выпускные экзамены в школе и вступительные в институт. Да так и позабыть, невостребованными, оставив себе только неизменные убеждения в умственном превосходстве над взрослыми и гораздо большем знании реальности.

Студенческая жизнь закипела. Училась Инга в кайф, с радостью, и балду гоняла в свободное от занятий время с тем же настроем и задором. Сложилась новая дружба с иногородними однокурсницами, открывшими ей куда большие возможности и разнообразие неконтролируемого родителями общежитского досуга.

Новые компании, пьянки студенческие. На дворе девяносто четвертый гремел отстрелом зарвавшихся изначально неправедно нажитым капиталом. Так что по большей части студенты «зависали» в местах неоткрытого пространства.

И вот где-то там, в мешанине чьего-то дня рождения, отмечаемого с общежитским размахом, Инга и увидела ЕГО!

Он играл на гитаре и проникновенно пел нечто о любви, пропавшей, как водится, предательски, без вести. Допев под умиленные зачатки девичьих слез, незнакомец отставил гитару и с «глубоким» знанием темы продолжил прерванный песней разговор с мужиками о политике.

Умничал впечатляюще, до потрохов! Впечатляюще, разумеется, для девиц присутствовавших. С неким налетом многомудрой усталой снисходительности к детям глупым, флером отстраненности, что-то там о Ельцине и власти, о разгулявшемся криминальном беспределе — барышеньки чуть в обмороки не шлепались от восторженного обмирания!

И Инга попала, как под гипноз! Старшекурсник, красавец, в котором сочеталось нечто ухарское и пресыщенно-циничное, и звали сей образчик мужской — Сигизмунд! Представили?

Все! Девушка Инга к употреблению готова!