Они пили последнее пиво этого лета на открытой террасе бара. Это была последняя сотенная купюра, которая оставалась у Сантиаго, он отдал ее официанту, проводив таким взглядом, будто вручал ему всю свою жизнь. «Ты будешь говорить откровенно?» Сантиаго задумчиво посмотрел на свои ногти, потом сделал большой глоток пива: «Что ж, ты права. Я не работаю в банке. Я это выдумал». «Это я и сама понимаю, — оборвала его Монтсе. — Я хочу, чтобы ты честно рассказал, где работаешь. Потому что всерьез подозреваю, что все эти машины краденые!» Сантиаго аж подпрыгнул от неожиданности: «Нет, ты что?! Они не краденые! Клянусь своей матерью. Они из мастерской. Я беру их утром и отгоняю на место вечером». — «И белый кабриолет тоже?» — «И его!» — «Так, значит, ты работаешь в автомастерской?» Сантиаго вдруг почувствовал, что огромный груз свалился с его плеч, и сказал чуть тише: «Работал». Монтсе опять не поняла: «Ты сменил работу?» — «Ну да, что-то вроде того… Короче, меня выгнали». В этот момент она почувствовала такой прилив нежности, что успокаивающе взяла его за руку и прижала шершавую ладонь к своей щеке. Сантиаго продолжал выплескивать слова, сжигавшие его изнутри: «Вчера вернулся шеф и заметил, что одной машины не хватает. Конечно, это я ее взял. Он ждал меня в воротах мастерской. Сказал, что я уволен и он мне ни гроша не заплатит. Ты не представляешь, что это за козел. Я с января не получаю зарплату». «Тогда откуда ты брал деньги?» — строго спросила Монтсе. «Я умею выкручиваться, детка. Чиню старые детали так, что они работают как новенькие. Бывает, нахожу такие раритеты, каких уже нет нигде. Только этот сукин сын Паскуалин все растрепал шефу». — «Он тоже работает в автомастерской?» — «Понятное дело». «Да уж, на банкира он не тянет, это я сразу заметила», — проговорила Монтсе, стараясь его развеселить. «Банкир?! Да он не знает, сколько будет дважды два! Складывать, может, умеет да гадости другим делать. Это он рассказал шефу, что мы делаем с машинами. Напел ему, что я ничего не делаю, только беру машины кататься, а вечером возвращаю». — «Так что же, шеф все это время не бывал в мастерской?» — «А что ему там делать?! Этот козел покупает краденые машины, разбирает их на запчасти и перепродает марокканцам. Он целыми днями торчит в „Тангере“, с наркоманами и проститутками». Сантиаго замолчал, поняв, что наболтал лишнего. Монтсе оставила шутливый тон. Она хотела ему верить, но все услышанное было слишком далеко от мира, в котором она привыкла жить. «Что с тобой? Сама просила меня сказать правду… Это и есть правда!» Монтсе наконец вышла из состояния задумчивости и посмотрела на парня: «Мне все равно. Я просто хотела быть с тобой. Но мне больно, что ты меня обманывал». Сан-Роман засунул руки глубоко в карманы. Он чувствовал раскаяние и терзался тем, что уже поздно что-то исправить. «Ты уезжаешь в Кадакес в субботу?» Девушка вновь почувствовала уверенность в себе: «Все зависит от тебя. Если докажешь, что раскаялся, я останусь с тобой». — «Только скажи, что надо сделать!» — «Познакомь меня с твоими родителями». Сан-Роман онемел от удивления. Это, пожалуй, было последнее, что он ожидал услышать. Монтсе вскочила, истолковав его молчание как отказ: «Я так и думала! Ты обыкновенное трепло и ничего больше!» Она быстро пошла прочь, чувствуя себя способной на что угодно в охватившем ее приступе гнева. Сан-Роман побежал следом и остановил ее, обняв за плечи: «Постой, красавица, я ведь не сказал „нет“». Она повернулась и вызывающе посмотрела на него: «Но ты не сказал и „да“. Кроме того, у тебя на лице все написано». — «Ладно, ладно. С отцом я тебя познакомить не могу — я и сам его никогда не видел. Думаю, он уже умер. Хотя, откровенно говоря, точно не знаю. Я отведу тебя к матери. Но она больна — у нее нервное расстройство и она не все помнит».

Это был первый раз, когда Монтсе попала в кварталы за станцией «Франция», представлявшейся ей неким занавесом, ширмой между двумя мирами. Если бы не Сантиаго, она, наверное, никогда не решилась бы пойти в тот квартал. Транзисторы хрипели на всю улицу голосом Антонио Молины. Запах готовящейся мясной солянки мешался с дымом дешевого топлива и вонью гниющих водорослей, которые горами высились на припортовом рынке. Сантьяго ни разу не взял ее за руку. Она впервые видела его таким скованным — он шел, ссутулившись, втянув голову в плечи, всегда на шаг впереди Монтсе, и неохотно отвечал на приветствия.

У матери Сантиаго Сан-Романа был свой магазинчик недалеко от шумного Каррер-де-Бальбоа со снующими туда-сюда автомобилями, там, где чадящие трубы Газовой электростанции, казалось, убивали любое проявление жизни. Это была убогая грязноватая лавчонка. Старые каменные плиты ветхого строения были вымазаны глиной и покрыты щербинами. Прилавок и древние стеллажи были покрыты множеством слоев старого лака, который делал их почти черными. Стекла в двери были плохо подогнаны и задребезжали, когда они вошли. Сантиаго поцеловал мать и сухо сказал: «Познакомься, мама, это Монтсе». Женщина посмотрела на девушку странным затуманенным взглядом, будто со дна глубокого колодца, потом подняла глаза на сына: «Ты уже поел, Санти?» — «Нет, мама, еще только двенадцать часов. Я потом поем». Сантиаго взял пачку «Честерфилда» и сунул в карман. Монтсе старалась выглядеть спокойной и терпимой, но ей было невообразимо трудно выдерживать эту тягостную обстановку, было страшно неуютно под взглядами этой явно больной женщины, с ног до головы одетой в траур. Мать Сантиаго тем временем присела к небольшому столику и достала откуда-то спицы и моток шерсти. Сан-Роман жестом попросил девушку подождать немного и скрылся в подсобке. Она стояла, не зная, что делать или что сказать женщине, которая сидела молча, не отрывая сосредоточенного взгляда от вязанья. Монтсе долго разглядывала нагромождение коробок с табаком, не зная, как убить медленно тянущееся время. В конце концов отчаявшись, она все-таки попыталась завязать разговор: «Кажется, сегодня будет не так жарко». Мать Санти изумленно подняла голову, отложила вязанье и встала. «Простите, я не видела, как вы вошли, — сказала она так, как будто увидела Монтсе только сейчас. — Чем я могу вам помочь?» Девушка похолодела, она не знала, как реагировать. «Н-ничего, спасибо, мне ничего не надо. Я Монтсе, подруга Санти». Женщина вгляделась в ее лицо, пытаясь найти знакомые черты: «Ах да, Монтсе! Санти еще не пришел. Он в мастерской. Если хочешь, я передам ему, что ты приходила». Монтсе кивнула головой в знак согласия. Женщина снова опустилась на стул и уткнулась в свое рукоделие. Из дальней комнаты показался Сантиаго, держащий руку в кармане. Он вновь поцеловал мать: «Мама, я ухожу». Она безучастно попрощалась с ним, не поднимая головы.

Они молча вышли на улицу, Монтсе попыталась улыбнуться: «Твоя мама настоящая красавица». — «Видела бы ты ее несколько лет назад! У меня есть фотографии с тех времен, когда она только приехала в Барселону и познакомилась с моим…» — Сантиаго помрачнел и безнадежно махнул рукой. Потом сунул руку в карман, достал оттуда серебряный перстенек, нежно взял руку Монтсе и надел кольцо на палец, с которого оно не сваливалось. Девушка одарила его улыбкой: «Это мне?» — «Конечно. Это фамильный перстень. Он перешел в наследство от бабушки моей матери, а теперь должен принадлежать тебе». Монтсе крепко сжала в своих ладошках руки Сантиаго: «Что с твоей мамой, Санти? Чем она больна?» — «Не знаю. Врач говорит, что-то нервное. Она всегда была такой, сколько ее помню. Я привык. — Сантиаго заметно волновался, переминаясь с ноги на ногу. — Пойдем отсюда. В этом квартале очень жарко», — сказал он Монтсе.