Крис подошел к створчатым воротам и глядел, как Тони встал и побрел вверх по берегу. При этом он отчаянно указывал рукой на линию прибоя.

Крис медленно затворил массивные деревянные створки, задвинул стальные засовы. Отстранение ощущая чуждое спокойствие, он пересек двор и взял Дэвида за руку.

— Крис... — промолвила Рут тихим голосом. — Тот человек, Фокс... Я ничего не видела, но... Его не было на берегу.

Он безучастно посмотрел на жену.

— Крис, я не уверена, что бедняга добрался до той стороны.

— Пошли, Рут. Пора обедать.

Держа Дэвида за руку, он вошел в фургон.

Сперва Бринли Фокс решил, что отключился.

Этот человек, размахивающий топорищем в морском форте, привел его в ужас. Бринли хотел спрятаться в одной из комнат — все те комнаты были битком набиты тенями! — но потом подумал о бензине, который расплескал! расплескал! расплескал! повсюду, и испугался еще сильнее.

И те комнаты, где полным-полно теней, — нехорошо, Бринли, нехорошо...

И вот он выскочил из морского форта (похоже, самое лучшее, Бринли), промахал полпути по насыпи, шлепая большими ботинками по воде, а теперь — ах, глупенький Бринли! — упал. Он весь вымок и замерз.

И вспомнил.

Все это время память сохранялась. Как напуганный щенок, ждущий, когда его впустят с холода в дом.

Бринли Фокс вспомнил, как смотрел на брата — Джима, да, Джима, — бегущего по насыпи босиком, и вода была такой же глубины, как сейчас, и так же накатывал прибой.

Он вспомнил.

Руку, темную и необычную с виду, высунувшуюся из волн, схватившую Джима, а потом утащившую его в воду.

«Я теперь помню все», — подумал он, выздоровев от испытанного потрясения; десять лет он блуждал в душевном тумане, наполненном сновидениями и бессвязными голосами, которые считал призраками. Сейчас он наконец понял, что это был его собственный голос.

Бринли Фоксу захотелось крикнуть, чтобы Тони Гейтман, оставшийся в морском форте, помог ему, но волна, испещренная крохотными зелеными кусочками водорослей, ударила в лицо, залив рот.

Он попытался встать на ноги.

Ступня была крепко зажата.

Попала в трещину или запуталась в водорослях.

Привстав на одно колено, Бринли поглядел на ногу.

Нет. Ее там держала рука.

Кисть, запястье... дальше рука исчезала в воде.

Тут волна скрыла ее.

«Мне надо выбраться... надо выбраться, — подумал он, снова поворачиваясь лицом к берегу. — Если опушу голову, то смогу ползти на локтях и коленях, по нескольку дюймов за раз, и доберусь до суши. А там через пять минут уже буду дома, в безопасности». После десяти лет безумия ему хотелось насладиться ощущением здоровья. Он не хотел кончить жизнь здесь, в студеном Северном море, как его брат.

Сжав зубы и до боли напрягая мускулы, он подался вперед.

Снова попробовал крикнуть. И снова, прежде чем успел издать хотя бы хрип, почувствовал дикий рывок, заставивший окунуть лицо под воду. Нет...

Чудовищная сила потянула его назад, к краю насыпи. В ногах огнем вспыхнула боль.

Он попробовал схватиться за булыжники. Но уцепиться было не за что. Попытался впиться ногтями в щели между камнями, но ногти оторвались от пальцев.

Бринли тащило дальше, через край. Теперь уже большая часть головы находилась под водой. Дышать стало почти невозможно; крик, поднявшийся из горла, завершился бульканьем.

Рука схватила пояс его брюк. Еще один рывок, и он очутился на самом краю насыпи. Ноги отчаянно молотили воду, как если бы человек тренировался плавать вольным стилем, держась за край бассейна.

В панике крутясь из стороны в сторону, Бринли почувствовал, что его разум снова соскальзывает в тот дремотный мир, где он обитал последние десять лет. Нет. Ему хотелось удержаться; ему хотелось снова жить по-человечески, вменяемым, умным, чистым, с собственным разумом.

Нет,

он становится

неуправляемым

снова... снова...

ускользает...

...Хочется домой. Хочется сидеть... есть шоколад, пить сидр, курить сигареты... смотреть телевизор...

Только не это... Только не под воду, куда волокут склизские, как сырая колбаса, руки. Только не это... Больно... Страшно.

Другая пятерня впилась ему в лицо. Большой и указательный пальцы нащупали глаз и мгновенно проникли в глазницу.

Мука... Словно ледяное зубило вбили в темя. Тошнота, дурнота... Брюки Фокса наполнились калом.

И пальцы вырвали его глаз.

На миг он вынырнул на поверхность. Уцелевший глаз был крепко зажмурен, и Бринли в последний раз увидел обезумевший мир вырванным глазом. Тот бешено раскачивался, будто маятник, и расплывчатые образы пробегали по вывороченной сетчатке: рябь на море, брызги от окровавленных рук, странная красная пятерня, женщина с мальчиком в морском форте, чайка, мчащаяся по небу...

Еще одна рука вынырнула позади него и вцепилась в косматые волосы Бринли. Безжалостно дернула.

Фокс сумел встать. Упершись ногами в подводный валун, он уцепился за скалу перед собой. Две пары мокрых красных рук пытались утянуть его в море, однако Фокс не поддавался. Он был силен. Пожалуй, сильнее, чем любой вменяемый.

Рука, державшая его за волосы, сжалась сильнее и резко дернула вниз. Она тянула, пока с треском не лопнул скальп. Кожа на черепе разорвалась вдоль лба по линии волос и сошла целиком, как парик; волосы вместе с кожей отрывались мучительно медленно.

Рука отпустила скальп, и тот повис на спине на узком куске кожи. Обнажившийся череп блестел на солнце, как гладкое розовое яйцо.

Рука поднялась и поймала болтающийся глаз. С треском вырвала его из глазницы.

Одеревенев от шока, Бринли раскрыл оставшийся глаз. Вокруг лица бурлила вода. И теперь Фокс не сопротивлялся, когда одна из красных рук потащила его за ворот рубахи в море.

Над собой он увидел водоворот, похожий на лужицу жидкого света. Потом вода стала бледно-зеленой. Его единственный глаз видел крохотные серебряные пузырьки, поднимающиеся к поверхности.

Он уже ничего не чувствовал и не слышал, а только видел, как море над ним превращается из бледно-зеленого в зеленое, в темно-зеленое.

В черное.

На тесной кухне фургона Крис выбросил в мусорное ведерко две полные тарелки котлет с салатом. На третьей, маленькой, тарелке не осталось ничего, кроме подтеков кетчупа.

После происшествия с Фоксом и Гейтманом нынешним утром они почти не разговаривали. Несмотря на запирательство Гейтмана, Крис считал, что он замешан в каком-то заговоре, направленном на то, чтобы выжить их из морского форта. Почему? Зависть? Может, Гейтман облюбовал это место для себя? Или жители деревни не хотят, чтобы отпускники нарушали их уединение?