– Какие забавные ушастые мальчишки! – расплывается в улыбке Лахья. – До чего же юные! И бритые!

Завидев искорки в глазах женщины, Батти сам расплывается в широкой улыбке и замирает. Атти, наоборот, не замечает улыбок пассажиров. Он видит перед собой разъяренное лицо кондуктора Пелле. Через выгнутое стекло ее оскал кажется чудовищным.

– Плати за билет, прощелыга! – кричит Пелле.

– А мы к вам в трамвай не садились! – возражает Атти. – Вы бы еще с птиц деньги брали за то, что катаются на крыше…

– Раз едешь на трамвае, значит, должен платить, – требует свое Пелле.

– Ладно уж… – Атти достает самую крупную купюру и дразнит Пелле. – Возьми вот, если дотянешься.

Но как взять купюру через толстое стекло? Теперь уже не только Лахья, но и другие женщины улыбаются ушастым безбашенным мальчишкам. Особенно когда Ахтти высовывает язык и показывает Пелле, как он ее любит и что он с ней сделает при удобном случае.

– Давай поцелуемся! – Атти лижет стекло до тех пор, пока не замечает позади разъяренной кондукторши своего командира, лейтенанта Олави.

– Сми-ррно! – зычно гаркает Олави, и оба курсанта тут же берут под козырек и спрыгивают с трамвая. Точнее сказать, сваливаются.

– Только глянь на это убожество, – вздыхает Антти. – Ни за что в жизни не пойду в армию. Так пресмыкаться перед тупым солдафоном!

19

Раскритиковав инфантильное поведение Атти и Батти, Антти возвращается к обсуждению семейных делишек мэра Мерве. Тем более что на подъезде к мосту трамвай застревает в километровой пробке.

– Каждый имеет право на комфорт, – начинает закипать Антти. – Но почему-то автомобилистам даны преимущественные права. То есть они свои права реализуют за счет наших прав.

– Ты так кипятишься, будто сам автомобилист и у тебя вместо души стальной движок, – старается остудить друга Ахтти. – Лучше успокойся. Надо быть сдержанней. Мы же экологичные, тихие поволжские финны.

– Не могу я сдерживаться. Если не я, то кто же будет бунтовать! – не может успокоиться Антти. – В каждом городе, где число авто доходит до трехсот на тысячу человек, машины физически заполоняют всё пространство. Они захватывают наши тротуары и газоны, наши парки и скверы! Засыпают озера и вырубают деревья, чтобы добавить парковочных мест у офисов и домов. Ты знаешь хоть один случай, когда бы пешеходы вытеснили автомобили?

– Нет, – вздыхает Ахтти. – А что теперь делать? Вон даже пространство между рельсами асфальтируют, чтобы не косить траву каждый месяц.

– Это чтобы машины и по рельсам ездили. А чтобы авто не вытесняли природу из города, нужно срочно вводить экологический трибунал и всех судить по законам военного времени. Люди имеют право на чистую среду обитания. А сейчас ей объявлена война!

– Да, ты, пожалуй, прав, – вынужден согласиться Ахтти.

– Да, прав. И горжусь тем, что мы будем первыми пешеходами Нижнего Хутора, которые бросят вызов машинам. Мы с тобой создадим террористическую группировку «Зеленые санитары» и встанем на защиту природы. Скажи, Ахтти, ты со мной? Ты будешь эко-террористом? Станешь зеленым радикалом?

– Пожалуй… – неуверенно соглашается Ахтти, впечатленный тирадой товарища. – А чем мы будем заниматься?

– Сначала напишем манифест. Потом предъявим ультиматум. А если к нам не прислушаются, мы, получив силы и благословление у наших предков, будем сами сжигать и портить машины, что стоят на наших газонах. И начнем с шумного навороченного «мазератти» этого беспонтового урода Пентти.

– Но тогда нас примется искать вся полиция! – ужасается Ахтти. – Нас будут искать Ментти, Паулли, сыщик Калле Криминалле и, возможно, даже Атти с Батти.

– Пусть себе ищут, – ухмыляется Антти, глянув на лейтенанта Олави. – Эти нас долго искать будут.

20

Антти и Ахтти, разрабатывая план действий, бубнят себе под нос, а мальчик Вестте, убаюканный приглушенными голосами, погружается в мирную дрему. И видит он, как с утра пораньше они со старшим братом Ристо идут собирать бруснику и воронику, морошку и мятрушку, чернику и голубику в залитый солнцем городской сад. А набрав костяники и мустики – Вестте на двести марок, а Ристо на триста, – довольные братья возвращаются домой, где их ждет добрая Пелле, уже замесившая тесто для пирогов.

Еще издали Ристо видит, как к остановке подъезжает последний трамвай маршрута номер два.

– Бежим, Вестте! – кричит Ристо. Потому что всегда приятно успеть на последний второй трамвай, такая уж у человека натура: если не быть первым, то хотя бы успеть на последний второй.

Взявшись за руки, братья со всех ног бегут к остановке. Вестте бежал быстрее брата, и Ристо выпустил его руку. А водитель Риксо закрыл дверь прямо перед носом Ристо, и почти пустой второй трамвай тронулся в путь, разлучая братьев.

– Ну вот… – Вестте задыхается после бега, а вовсе не от злости.

– Ничего, Вестте, – кричит Ристо вдогонку. – Сейчас подойдет последний первый номер, и мы обязательно встретимся. А ты пока садись у окошка и любуйся городом.

Вестте, помахав брату рукой, поворачивается лицом к салону и видит, что в центре вагона стоит длинный белый стол, заставленный горками пирожков с клюквой и брюквой. А по углам – бадьи с квасом и миски с мясом. Вокруг стола сидят все оставшиеся старухи и женщины Нижнего Хутора: Курве и Синника, Сирка и Лямпи, Лахья и Рухья, Сырники и Вареники, Ульрика и Пяйви, Энники и Бенники…

– А чего это тут такое? – изумляется Вестте.

– Это поминки, – объясняют ему.

– Но и ты, я смотрю, пришел не с пустыми руками. – Курве тянет руки к корзинке с мустикой и вороникой. – Давай, клади что принес на общий стол.

– Нет, я не могу. Я собрал эту корзину для Пелле, а то она всё говорит, что я дармоед.

– Какая еще Пелле? – спрашивает Рухья. – Этот Харон в юбке, что работает кондуктором и пилит здесь всех подряд?

– Да… И она требует, чтобы мы с Ристо, не разгибая спины, собирали в парках и скверах Нижнего Хутора мелочевку. А еще она говорит, что я собираю ягод на двести марок, а ем на триста. Так что я никак не могу отдать эти ягоды. А почему, бабушка, ты назвала ее Хароном в юбке?»

– Потому что трамвай – это и есть лодка, что перевозит людей с одного света на свет другой. Только едет он медленно.

– Да-да-да, – запричитала бабка, что сидела по соседству, рядом со старичком в пиджаке. – Им бы только клюквы с народа содрать. А хоронить людей всегда будут. Не дома же оставлять. Поэтому хочешь не хочешь, а заплатишь.

21

– А по кому все-таки поминки? – спрашивает Вестте.

– По многим смертным, – отвечает Рухья, – но прежде всего по Юххо, который утром умер от разрыва сердца. Трамвай номер два отменили, и он не смог вернуться домой от кладбища, где лежит его ненаглядная Горле. И по Ульрике, что везет борщ мужу в больницу, но рискует оттуда не вернуться. И по малышке Хельви, которая не собирается взрослеть. И по Эникки и Беникки, которые уже никогда не увидят своих одноклассников. И по Тарье, который уже ничем не облегчит жизнь своей Веннике. И по Рокси Аутти, который каждой своей песней помогал и мертвым, и живым.