На заднем фоне мыслей пробежала вся моя жизнь. Чтобы посчитать дни, когда я была счастлива хватит пальцев одной руки…

Я собиралась закричать, но увидела, как сверкнул нож в ладони головореза.

– Тсс, цыпа! Скажешь хоть слово – зарежу, – выплюнул он, а потом лезвие ножа одним легким движением порвало мои колготки. Я издала непонятный, но тихий и отчаянный звук.

Паника стала для меня стенами, которые шли на меня и сужались. Закричать? Страшно. Этот псих мог выполнить свое обещание. Ни тюрьма, ни высший суд его не страшили. От такого количества наркоты от его мозгов едва ли что-то осталось.

– Ты дрожишь, тварь, иди сюда. Дрожи, дрожи, – лезвие ножа порвало и юбку, я набрала в легкие воздуха, чтобы не закричать.

Я просто взмолилась. Взмолилась, чтобы в комнату вошел Мейсон.

– Не надо. Прошу. Пожалуйста, – тихо шептала я не переставая, заглядывая в бездну мертвых глаз насильника.

– Не надо? Да перестань. Только шлюхи ходят в таких юбках. Ублажи, будь полезна обществу, тварь, – не выдержав я ударила его по лицу – не знаю, как посмела осмелиться. Наверное, это рефлекс. Голос инстинкта самосохранения. Фреда это только раззадорило и он плюнул на мою кровать, притянув меня к себе ближе. Орудуя ножом, он порвал на мне трусы и я уже не могла унять визга, что сам вырвался из легких.

– Дрянь! – взревел Фред, зажимая мой рот вонючей рукой. Его нож поцарапал мне плечо, острая боль завладела моим телом. В воздухе повис запах крови.

И гнили, что исходила от этого человека.

Никакими прилагательными мне не описать, настолько он был мерзок и отвратителен. От запаха до чрезмерно волосатой груди. В его бороде остались крошки еды, а запах пива – самый терпимый, что исходил из его рта. Он вытащил свой огромный половой орган из штанов, и я зажмурилась, понимая, что это конец.

Это все.

Я никогда не буду прежней, если он сделает это. Даже если не сделает. Ничего уже не будет прежним.

Страх, боль и отчаянье окружили меня, я уставилась в потолок, прося у Вселенной шанс на спасение.

Пожалуйста. Пожалуйста. Хоть что-нибудь. Не дай этому случиться.

Фред приставил к моему входу что-то скользкое. Я ощутила себя в ванне из червей и опарышей и завыла раненным волком, пытаясь отбиться.

Пожалуйста. Нет. Не надо. Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! Нет! Умоляю!

В комнату ворвался Мейсон.

– Фред, где тебя носи…какого блядь, черта?! – взревел Мейс, оглядывая картину, что предстала перед ним.

Мейсон дорожил мной. Ужасно, он и сам иногда на меня поглядывал…уж не знаю братская любовь у него ко мне была или другого характера. Но руки он не распускал. Когда он накинулся на Фреда, на этого подонка, я даже не знала от ревности это или от желания защитить сестренку.

Все это было неважно. Мое тело было спасено. Но не душа.

Это был первый надлом. Первая трещина храма моей души, которой предстояло разойтись, разлететься на камушки.

Мейсон, не боясь ни ножа, ни своего главаря, схватил его за жилетку и оторвал от меня, повалив на пол. Нож остался на моей кровати, и дрожащими руками я взяла его и протянула Мейсону, который уже восседал на насильнике и бил его по лицу. Кровь летела в разные стороны, я понимала, что он может сильно его покалечить.

– Я отрежу тебе член, ублюдок! – заорал Мейс, хватая нож из моих рук, и я ужаснулась еще больше. Фред стонал, придавленный ударами и телом моего брата.

Все как в каком-то кошмаре. Как в фильме ужасов, на который я попала случайно.

Маскарад жестокости и бесчеловечности, который еще раз доказывал мне, насколько люди похожи на животных.

Похожи? Нет. Мы хуже.

Я закрыла глаза. Я не хотела этого видеть. Я видела в своем брате защитника, но не убийцу.

И все же он был ослеплен яростью, и ради моей защиты готов был пойти на все.

Он отомстил. Он отомстил с полна.

Нужно завязывать с жалостью к себе. Нужно собраться. Придумать план, который каким-то чудом вернет меня к жизни.

Инстинкт самосохранения во мне отказывается опускать руки, как бы не болело тело, как бы не хотелось сдаться, махнуть на себя рукой и плыть по течению.

Соберись, тряпка. Ты еще успеешь себя пожалеть. Когда все закончится.

Но как?! Как собрать душу, что распалась на мелкие кусочки?

Над моим телом надругались. Над всем, что у меня осталось за последние два года. Страшил и тот факт, что это только начало его издевательств. Что дальше? На какие извращения он пойдет?

Что заставляет мужчину идти на такие поступки?

Неудивительно, что его жена покончила с собой. Наверное, с ней он вел себя также, и к моему несчастью, мои выдуманные о Кае предположения оказались правдой. Я сама привлекла к себе эту беду. Ну, почему я не могла сидеть в своем чулане в Бруклине до конца своих дней? Зато была бы свободной.

Нет, мне захотелось большего. Мне захотелось пробиться. Я вылетела в реальную жизнь, споткнулась и упала лицом в грязь.

Начались дни, когда я впала в настоящее забвение. Я перестала есть, перестала двигаться, просто лежала в кровати. Я глядела в потолок часами, ощущая как по лицу просто текут беззвучные слезы.

Я не морщилась. Не кричала. Просто лежала и плакала, вспоминая всю боль. Я чувствовала его внутри до сих пор. Как заразу, как зерно смерти, посеянное внутри меня. Как каплю яда, постепенно отравляющую мой организм.

Боль стала моим обычным состоянием. Когда обезболивающие заглушали ее, мой организм требовал ее снова. Я царапала свои запястья, словно проваливаясь в бездну, не осознавая, что делаю. Я видела царапины на своих руках и как язвы от наручников вновь кровоточат.

Живая рана. Я стала живой раной. Кровоточащей, саднящей.

Кукла, которая испытывает боль…нет. Я была девушкой – потерянной, забытой, погибающей.

Да, я находилась в тепле. У меня была ванна, теплая и уютная кровать.

Я вспомнила один из романов, который прочитала недавно. В нем девушка также попала в плен к властному лорду, который ненавидел женщин. Ее держали в подвале с крысами, не кормили. Она мочилась там же, где и спала. Но ее не насиловали. Не трогали. Я ей завидовала. Героиня романа была очень сильной девушкой и своей хитростью обманула лорда, влюбив его в себя с помощью «женских чар». Но я то понимала, что это фантазия автора.

Какие там женские чары? Это просто роман. В жизни властные лорды не меняются и не влюбляются, хоть окружи их этими женскими чарами.

Я помню, как тяжело ей было в темнице, как она умирала от голода и холода, но даже эта обстановка казалась мне землей обетованной, в сравнении с тем, что я испытываю сейчас.