Через несколько дней, 4 марта, Балицкий посылает Сталину еще две докладные записки Касахара, посланные в генштаб: «Проблема сокращения вооружений с точки зрения взаимоотношений с СССР» и «Увеличение вооружений в СССР и его специфическое положение в вопросе о сокращении вооружений». Балицкий писал, что составление первой записки было приурочено к проезду через Москву группы членов японской военной делегации на конференцию по разоружению во главе с начальником оперативного отдела генштаба генерал-майором Татэкава. Так что «творчество» японского военного атташе было хорошо известно Сталину.

В июне 1932-го Сталин был в отпуске. В Москве на «хозяйстве» остался Лазарь Каганович, который вел очередные заседания Политбюро. Ему и было адресовано новое письмо Бадицкого, в котором он сообщал, что дополнительно направляет переводы с подлинных японских документов. На этот раз у ОГПУ был солидный «улов», в 12 машинописных страниц. Политическому руководству страны была представлена перехваченная и расшифрованная переписка между новым японским военным атташе в Москве Кавабэ с японскими военными атташе в Берлине и Варшаве, а также решение совещания японских военных атташе в Стамбуле, Москве, Варшаве и Риге. Японские разведчики с дипломатическими паспортами обсуждали вопрос об активизации разведывательной работы против Советского Союза и свои рекомендации направили начальнику второго (разведывательного) отдела японского генштаба в виде шифрованной телеграммы. Эта телеграмма была также перехвачена, расшифрована и направлена в Политбюро. Была в этой подборке документов и шифрованная переписка штаба Квантунской армии с японским военным атташе в Москве, и телеграммы японских военных атташе в Лондоне и Москве в Токио, адресованные помощнику начальника генштаба.

Каганович прочитал все полученные материалы и на сопроводительном письме наложил резолюцию: «В круговую, членам ПБ. Л. Каганович». На одном из заседаний Политбюро с материалами знакомились все присутствующие и на сопроводиловке появились подписи Молотова, Ворошилова, Орджоникидзе, Андреева, Калинина и Микояна. После этого материалы были отправлены в личный архив Сталина.

Что же содержалось в этих материалах и о чем были проинформированы члены Политбюро? Японский военный атташе в Берлине сообщал 19 мая своему коллеге в Москве: «Имеется возможность купить здесь шифротелеграммы Коминтерна, зашифрованные по ныне действующему коду, а также кодовую книгу…» В ответной телеграмме Кавабэ ответил, что этот материал является чрезвычайно ценным для Токио, а также поблагодарил за присылку добытых в Берлине агентурных сведений о РККА. 31 мая из японского посольства в Москве в Варшаву ушла телеграмма (перехваченная и расшифрованная). Кавабэ просил своего коллегу проинформировать его о событиях в Польше. 2 июня японский военный атташе в Варшаве ответил ему (эта телеграмма также была перехвачена и расшифрована), что посланные недавно польским генштабом на Украину более 20 секретных агентов были все поголовно арестованы ГПУ, а также сообщил: «В результате следствия, предпринятого польскими властями, выяснено, что два секретаря польгенштаба были подкуплены СССР и передавали советской стороне через одну кельнершу в кафе секретные документы. Военно-полевой суд приговорил обоих к немедленному расстрелу».

Для того чтобы усилить разведку Советского Союза с Запада, было проведено совещание японских военных атташе, аккредитованных в Стамбуле, Москве, Варшаве и Риге. В рекомендациях, выработанных по итогам совещания и посланных начальнику 2-го отдела генштаба, предлагалось сосредоточить всю разведку на СССР в советской секции отдела, увеличив ее численность по примеру поляков до 16 человек. Предлагалось также всю разведку, которая будет проводиться на СССР со стороны всех граничащих с ним западных государств, объединить в руках военного атташе в Польше. Предлагалось также воспользоваться хорошим отношением между военным ведомством и МИДом империи для реализации проекта размещения в важнейших пунктах Дальневосточного края и Сибири офицеров разведки в качестве сотрудников консульств.

Публикация 4 марта в «Известиях» передовой статьи с выдержками из японских документов произвела сильное впечатление и в Токио, и в японском посольстве в Москве. Касахара сразу же понял, что он стал «героем» публикации. Для опытного разведчика, каким был военный атташе, это был грубый просчет. И чтобы как-то смягчить впечатление от публикации, в которой его выставили в неприглядном виде, он отправил 7 апреля телеграмму начальнику разведывательного управления генштаба за № 21, в которой сообщил: «Имеются основания подозревать, что посылаемые от Вас почтой секретные документы перлюстрируются в пути. Прошу Вас сугубо секретные документы пересылать другим способом». Прав ли был военный атташе? Получил ли Особый отдел фотокопию его доклада, также предъявленную советским обвинением Токийскому трибуналу, от своей агентуры в японском посольстве в Москве или от вскрытия дипломатической вализы в экспрессе Москва – Владивосток, пока неизвестно. И вряд ли в обозримом будущем удается установить истину – Центральный архив ФСБ надежно хранит свои тайны.

Наиболее ценной и имеющей значение для членов Политбюро была телеграмма № 616 от 19 апреля, отправленная Кавабэ начальником штаба Квантунской армии. Эта телеграмма также была перехвачена и расшифрована. В телеграмме давался анализ обстановки в Маньчжурии и на советской границе. Сообщалось, что СССР в данный момент не намерен затевать вооруженный конфликт с Японией в Северной Маньчжурии. В телеграмме отмечалось: «Квантунская армия исходя из общей политики по возможности будет стремиться к установлению дружеских взаимоотношений с СССР и воздерживаться от мер, которые могут нервировать последних…» Информация была исключительной важности, исходила из такого ценного, хотя и невольного источника, как начальник штаба армии, и подтверждала предположения некоторых советских политических и военных деятелей, утверждавших, что в 1932-м войны не будет. В Москве могли вздохнуть с облегчением. Разрозненные и разобщенные китайские войска отступали в западном, восточном и северном направлениях к советским границам. Части Квантунской армии готовились к очищению Маньчжурии от китайских войск, и начальник штаба сообщал военному атташе об этом и уточнял в телеграмме: «В целях укрепления основ маньчжурской государственности Квантунская армия предполагает в скором времени выдвинуть сравнительно крупные силы к советским границам для очищения пограничных районов от мятежников». Иными словами, готовилось крупное наступление японских войск, и Квантунская армия выходила к советским границам на всем протяжении от Забайкалья до Владивостока. Подразумевалось, что пересекать границу и вступать на советскую территорию японские части не собираются. Сил для этого у Квантунской армии в 1932-м еще не было. Надежных сил, чтобы дать сокрушительный отпор в случае нарушения советских границ весной 1932-го, не было и у ОКДВА. Весной 1932-го мероприятия по усилению дальневосточной группировки только начинались, и до их завершения было еще очень далеко.

На следующий день Кавабэ отправил две телеграммы начальнику штаба Квантунской армии. В конце апреля и в мае он отправил также три телеграммы помощнику начальника генштаба. Все эти документы были перехвачены, расшифрованы и доложены Кагановичу и членам Политбюро. Военный атташе внимательно следил не только за событиями и обстановкой в Москве, что он обязан был делать по своей должности, но и за обстановкой внутри Японии. И не только следил, но и давал свои оценки и рекомендации, конечно, в весьма почтительной форме. В телеграмме от 25 мая за № 25 он писал: «Позволю себе, находясь в центре СССР, следящего с большим вниманием за ситуацией внутри империи, высказать в порядке мнения „лягушки, сидящей в колодце“, следующее…» И эта дипломатическая лягушка квакала, высказывая вполне верные суждения.