Такое состояние называется негативной инфляцией — идентификация с теми качествами, которые вам в себе не нравятся.

Я уже много лет не записывал снов. Но в ту ночь записал.

Я находился на лекции в университетской аудитории и беседовал со студентами первого года обучения.

— И в этом заключается вся жизнь, — небрежно обронил я, подкинув в воздух кусочек мела. Я посмотрел на молодую ассистентку, стоявшую чуть позади меня. Она была очень привлекательной.

Встал юноша, который сидел на первом ряду. Ему было лет девятнадцать.

— А правда, — спросил он, — что вы бросили свою семью?

Он огляделся вокруг и расхохотался. Люди в аудитории перешептывались.

— Да, бросил.

— Вы бросили свою семью и детей?

Я опустил голову.

— Да.

— И оставили их без цента в кармане?

— Подождите, вы не понимаете… У меня не было выбора…

Этот сопляк вынул из-за пояса хлыст и уже приготовился меня бить, когда появился сам Юнг и взошел на кафедру.

— Прекратите! — закричал Юнг. Он был стар, ему, по крайней мере, было лет восемьдесят. Он сутулился, в руке у него была трость. — Этот мужчина— обычный человек, — сказал он, указывая на меня. — Это его единственное преступление.

Он повернулся ко мне и сказал:

— Идите отсюда. Продолжайте работать и не считайте себя виноватым.

Я проснулся, чувствуя себя значительно лучше.

* * *

В следующий раз Норман пришел в плохом состоянии. Он неуклюже вошел ко мне в кабинет с обычным для него видом побитой собаки.

«Эх ты, бедный дурачок, — подумал я, — получил как следует в пах».

— Я полностью уничтожен, — сказал он, плюхнувшись в кожаное кресло.

Я ждал.

— Это было ужасно, — сказал Норман. — Она меня укусила. Нет, не в прямом смысле. Для этого Нэнси слишком хорошо воспитана. Она поступила более тонко. Она может дать мне пинка, чтобы не оставалось следов. — Он изменился в лице. — Целый день я был командировке в Баффало. Поехал туда, чтобы подписать большой контракт. Мне пришлось остаться на ночь, и я шатался вокруг бара. В баре может случиться все что угодно. Я никогда не рассказывал вам о Шейле с ее обученной обезьянкой? Это отличная пара. Мы прекрасно проводили время, пока она не позвонила мне домой и не послала туда корзину винограда. Я сказал Нэнси, что кто-то ошибся адресом.

Так как у Нормана была очень хорошо развита функция ощущения, его интуиция, хорошо чувствующая возможности, была окрашена его тенью: нравственными сомнениями, которые были несколько меньше этических.

— Вопреки своему стремлению остаться и развлекаться я вернулся домой. Мне действительно очень хотелось быть с Нэнси и детьми. Это вполне естественно; обычно бывает именно так: находясь в командировке, я почти всегда тоскую по дому. Но если появлялась возможность получить маленькое удовольствие, я часто оставался в другом месте. Знаете, как это бывает: длинный тяже лый день, вам хочется выпить, расслабиться, и находится теплое место, где можно это сделать. Я никогда не считал, что Нэнси мне доступна, если вы понимаете, что я имею в виду. Я уже говорил, что прямо она мне не отказывала, но, находясь с ней в постели, я не получал никакого удовольствия.

Ближе к делу, Норман. Я уже слышал это раньше.

— Ожидая моего возвращения домой, Нэнси всегда готовит прекрасный обед. Она превосходно готовит: три года этому специально обучалась. Я ожидал, что приеду и вкусно поем: скажем, баранину с перцем и чесноком — у Нэнси получается невероятно вкусный соус к баранине — и бутылочку хорошего вина: мне нравится Бужоле-Виллаж разлива 84-го и 85-го годов. Потом мы играли с детьми, укладывали их спать, а затем в тишине беседовали у камина. По-настоящему теплая домашняя атмосфера: пожалуйста, типичная счастливая семья. Именно такая, как пишут в учебниках, правда? Я включаю какую-нибудь тихую музыку, может быть «Битлз» — нам они всегда нравились — или же сестер Мак-Гарригл, может быть, Стинга: это фантастически лиричная музыка… А вы знаете, что он проходит в Англии юнгианский анализ?

Подобные детали, которые фактически не имеют никакого значения, сводят меня с ума. Мне нужны факты и только факты!

Рассказ Нормана был похож на путь змеи в высокой траве. В конечном счете он придет туда, куда она направляется, а пока совершает странствие. Мне не следовало выражать своего недовольства, ибо прямой путь — не всегда кратчайший. Поэтому я сохранял спокойствие.

— …И все пошло прахом, — сказал Норман.

— Да, все пошло прахом, — понимающе кивнул я.

— Начнем с того, что не было никакого мяса — была рыба.

Всего лишь запеченная в муке рыба; разумеется, она была приготовлена великолепно, но, понимаете, я не люблю рыбу. Я всегда ею давлюсь, потому что в ней все время приходится искать кости.

Во-вторых, Нэнси забыла купить вино. Так что пришлось довольствоваться апельсиновым соком. Я терпеть не могу апельсиновый сок. Он ассоциируется у меня с червями.

Затем дети. Я уже говорил, что люблю детей, это правда. Но, позвольте: кто должен сидеть с детьми и заботиться об их здоровье? Ян ест только кашу или обеды, приготовленные из концентратов. Нэнси говорит, что сейчас у него такая стадия развития, скоро она пройдет, но я в этом не уверен. Он сидит, съедая одну за другой тарелки кукурузных хлопьев с молоком. Он не станет есть тост, если его густо не намазать маслом. Мне хотелось заплакать. Дженнифер по-прежнему писается в штаны и отказывается вытирать нос. Кожа у нее на щеках совершенно задубела от соплей.

Я засмеялся. Возможно, и заплакал одновременно. Норман уловил мое настроение.

— Они не могут сидеть спокойно без телевизора и не хотят собирать паззлы. Игра в блошки! Лего! Old Maid! Tiddley winks! Матрешки! Конструкторы! Железная дорога! Все эти игры у них есть, но они совершенно не обращают на них внимания! Они не умеют читать и не могут написать ни слова!

Мы оба сникли, тяжело вздыхая.

Норман очнулся.

— Пока Нэнси нежилась в горячей ванне, я уложил детей спать. Мне показалось, что это хороший знак. После ванны она обычно охотнее занимается любовью. Я разделся и надел свое нижнее белье, которое она подарила мне на Рождество. Я прошел на цыпочках в гостиную и создал сцену. Поставил «Лучшие песни Фрэнка Синатры» — она его любит. Вытащил Grand Marnier и два круглых бокала и лег на ковре перед камином.

Что ж, подумал я, пусть так. Я скажу ей прямо. С полным доверием. Я готов допустить несколько ее связей на стороне только не ближайшие соседи, ничего рядом с домом. Я скажу ей: мне известно все, что происходит между ней и Борисом. Я поклянусь прекратить все отношения с другими женщинами, и это будет свидетельством и залогом моей неувядающей любви к ней. Она поступит так же, и в полусумеречном свете от угасающих углей мы займемся сумасшедшей любовью. Богарт и Бэйкел. Прямо как в кино.