Я приготовил мешочек дуста, чтобы пересыпать обмундирование, а рядом приготовил упаковку с сухой хлорной известью для дезинфекции. Оба препарата лежали на топчане в медпункте. Позвал санитара Шевчука, объяснил, где и что лежит, и что он конкретно должен делать.

— Все ясно? — спросил его.

— Так то-то-чно, — немного заикаясь, по привычке доложил Шевчук.

— Ну, ладно. Как объявят бактревогу, одевай химкомплект, противогаз и в бой. Не подкачай, смотри, вши-то не условные, а настоящие.

Объявили тревогу. Личный состав пятого кубрика по легенде был поражен бакоружием и должен быть вымыт в завершении учения в бане, а нижнее белье прожарено в вошебойке, под которую приспособили душ офицерского состава, а остальная одежда пересыпалась дустом с определенной временной экспозицией и дальнейшим вытряхиванием и проветриванием. Я уже писал об особенностях нашего душа, куда был подведен перегретый пар, так что эффект от обработки был стопроцентный. Бегая по тревоге в противогазе и химкомплекте, я приказал Шевчуку пересыпать одежду в рундуках пятого кубрика дустом, а сам пошел контролировать работу вошебойки. Минут через пятнадцать очередь дошла до дезинфекционных мероприятий и надо было развести хлорную известь. Побежал в медпункт, чтобы ее взять и, к своему ужасу, через стекло противогаза заметил, что дуст на месте, а хлорки нет. Не поверив, снял противогаз, чтобы лучше разглядеть и, не веря в случившееся, убедился, что дуст действительно на месте, а хлорки нет. Я все понял: этот болван Шевчук пересыпал обмундирование всего пятого кубрика хлоркой. А обмундирование-то было дорогое — форма № 3 — суконка, брюки и т. д.

— Перепутал хлорку с дустом! — завопил я и галопом помчался в пятый кубрик.

Мой нерадивый помощник завершал свое черное дело, добросовестно обрабатывая рундуки, не жалея хлорки. Тут уже было не до учений! Я сиганул к старпому и все доложил. Борис Васильевич, не мешкая, дал команду матросам кубрика № 5 срочно перетрясти всю свою одежду, пока хлорка окончательно не доконала все обмундирование десятков матросов. Откуда ни возьмись, появился интендант Вася Празукин. Юмору он не изменял никогда, даже в экстремальных ситуациях. В руках у него были счеты, на костяшках которых, он стал сразу что-то отсчитывать.

— Что ты делаешь? — удивленно спросил я.

— Как что, прикидываю нанесенный урон Военно-морскому флоту СССР. Начет на тебя будем оформлять, цифра-то… о! какая будет. Да, очень внушительная цифра, но не бойсь, скинемся всем экипажем, немного поможем тебе.

Это окончательно доконало меня, находящегося уже на хорошем нервном взводе.

— Пошел к черту! — завопил я. — Уйди с глаз долой! Подошел старпом.

— Ну, доктор, ты и дел наделал. Что теперь с формой будет? Чуешь, как интендант оживился, вместо учения со счетами бегает, упырь.

Судьба хранила меня. Хлорка была сухая, и из формы пострадали только майки и трусы. На них сразу появились беловатые пятна. Но это была мелочь. Главное — суконки с брюками были невредимы, а тельняшки прожаривались в вошебойке. От волнения виновник ЧП Шевчук забился в угол кубрика и, еще больше заикаясь, канючил:

— Товарищ старший лейтенант, о-о-шиб-ся я, с-с-спутал и т и другое… По-порошки-то оба белые.

Ну что было с ним делать? Мы внимательно осмотрели все вещи, вновь пересыпали, но уже дустом, потом вытрясли, проветрили, и все закончилось благополучно. Испорченные майки и трусы постепенно были списаны, и я не заплатил ни копейки. Но сколько нервов попорчено!

А умершего матроса жаль — отличный был матрос.

Севастополь — главная база кораблей КЧФ. В те времена, о которых идет речь в моем повествовании, он был закрытым городом. Это означало, что для того, чтобы попасть в него, нужно было оформить ряд документов, которые получить могли далеко не все граждане СССР. Севастополь — это крепость, это городкрасавец. Человека, впервые попавшего в него в те времена, поражали явные признаки города морской твердыни и великолепие южного города с прекрасной архитектурой центральных улиц, с чудесными бульварами, пляжами, историческими памятниками.

Город был чистым, ухоженным, но кое-где еще были руины, напоминающие о недавней войне. Так при спуске к минной стенке справа на горе, торчали останки бывших зданий, восстановили которые только в начале 60-х годов. Чистота города обеспечивалась не только хорошей работой уборщиков, но и культурным поведением севастопольцев. Я был свидетелем такой картинки. Вальяжный капитан II ранга в белоснежной форме бросил окурок на панель и тут же, как по волшебству, появились два пионера с повязками, и чистый звонкий голос привел офицера в явное смущение:

— Дядя! Вы бросили окурок, поднимите, пожалуйста!

И представьте этот блестящий капитан II ранга перед лицом этих малолеток, нагибается и, поднимая окурок, что-то бубнит в свое оправдание. Вот это да! Вот это сознание!

Севастополь не входил в Украинскую ССР, он был центрального подчинения и снабжался гораздо лучше городов Крыма, да и других городов страны. Помню, рабочие-кораблестроители из Сормова, проводящие гарантийные работы, закупали килограммы сливочного масла и другие продукты, и везли все это с собой в город Горький.

Когда я впервые попал в Севастополь в 1955 году на практику на крейсер «Молотов» (в дальнейшем «Слава»), то был поражен не только его красотами, но и каким-то военным духом, пропитавшим все поры этого замечательного города. Днем и ночью над ним стоял гул от летающих реактивных истребителей, военные корабли занимали все причалы, а в Северной бухте на бочках стояли громады линкоров и крейсеров. Гордое чувство, что ты тоже причастен к этой военной мощи и силе, укрепляло наш дух и стремление стать офицерами ВМФ.

По улицам Севастополя по вечерам ходили толпы людей в морской форме, белоснежной и красивой. Это были здоровые, веселые люди и, как мне казалось, такие свои, свои. Помню в августе 1955 года, то есть за несколько месяцев до гибели линкора «Новороссийск» я с однокашником сидел на Павловском мыске, находящимся на территории Главного госпиталя ЧФ и смотрел на стоящий на бочках метров в двухстах от берега линкор. Его огромные артиллерийские башни с орудиями 305 калибра, со снующими по палубам моряками — вызывали в наших молодых душах такую гордость, такую уверенность в силе нашего родного флота. Подошедший незнакомый мичман сказал:

— Смотрите на эту громадину. Один залп — и трактор в воздухе!

— Как трактор? — удивился я.

— А так. Масса металла снарядов залпа равна массе трактора.

— Вот это да! — восхитились мы.

И каково было наше удивление и огорчение, когда через пару месяцев после этого, мы узнали, что он взорвался и утонул на том самом месте. Официальной версии его гибели долгое время не было, но мы были уверены, что это диверсия. Кстати через пару лет, когда я уже служил на «Безудержном», у нас дослуживал матрос с него. В 1957 году в одну из боевых частей был назначен офицер, который тоже служил на «Новороссийске» в момент его гибели. Однако прослужил он у нас совсем мало, так как особист бригады узнал, что тот собирает свидетельские показания у моряков «Новороссийска», разбросанных по кораблям эскадры. Все, что касалось гибели линкора, было под секретом, поэтому нашего офицера быстренько куда-то перевели. Впоследствии я видел остов «Новороссийска» в какой-то балке Севастополя, где его утилизировали на металлолом.