Эплби спросил:

– И вы не подняли тревогу?

Упоминание о Чикаго стало первым шаром, сбившим Поунолла с толку. Теперь последовал второй. И ученому мужу понадобилось несколько секунд, чтобы отбить его.

– У меня были связаны руки. Уж если я, сбитый с толку кровью и, признаюсь, по огромному недомыслию уже поработал тушью, я не осмелился рискнуть и сделать еще один шаг. Сокрытие пятна крови стало результатом некоего панического приступа страха. На следующий вечер он повторился, когда я продолжил манипуляции с ковром. И все время, мне кажется, я чувствовал, что лучше пойду на виселицу, нежели признаюсь в этом.

Этот субъект умел отступать: он знал, чем и когда поступиться. Они все умели… Вот это дело! Эплби вдруг ощутил некое потрясение от мысли о том, какое чисто интеллектуальное наслаждение он может получить от расследования этого жуткого убийства, для которого не было видимых причин. Он вспомнил, о чем думал, когда в темноте расхаживал по Епископскому дворику. Тьма и тишина, являвшие собой дух этого места, вызвали у него какую-то странную горечь. Горечь оттого, что он вернулся в знакомые места как инструмент карающего правосудия. Затем горечь сменилась гневом. Он вспомнил, как коснулся резного камня арки и ощутил некое незыблемое постоянство. Нечто, что было до нас, что бытует здесь, пока наша эпоха, как это красочно расписал Титлоу, в ужасе катится к своему краху. Нечто, что пребудет здесь после нас. Он вспомнил тусклый свет над аркой Суррейского дворика, ясно пробивавшийся сквозь мрак и туман, и как поклялся вышвырнуть прочь бесцеремонного пришельца. И вот Эплби снова один на один с загадкой: доставляющая откровенное удовольствие интеллектуальная игра.

И все же было невозможно до конца подавить в себе один эмоциональный элемент – чувство долга. Почему это профессор расселся здесь и хладнокровно рассказывает байки, когда речь идет о жизни и смерти? Неужели он взял револьвер и прострелил Амплби голову? В конечном итоге, зачем ему весь этот идиотизм? Эплби почувствовал легкое раздражение и позволил себе пойти чуть дальше.

– Скажите, мистер Поунолл, а ваши наблюдения включали в себя время, когда произошли эти интереснейшие события?

Однако сарказм не произвел на Поунолла никакого впечатления так же, как и неверие несколько раньше.

– Я посмотрел на часы, когда встал с постели. Они показывали десять сорок две.

– Десять сорок две, – ирония подчеркивала скрупулезность. – Но разве десять сорок две, сэр, не на восемнадцать минут раньше того момента, когда ректор точно был застрелен? Каким же образом, по-вашему, еще живой доктор Амплби мог расстаться даже с пятью сантиметрами крови? Тут неувязка получается.

– Думаю, вовсе не обязательно, что это была именно кровь Амплби. Полагаю, что злоумышленник, кто бы он ни был, заранее закладывал как можно больше ложных улик. Затем ему оставалось просто убить Амплби, убежать, а потом сделать так, чтобы поднялась тревога.

– Однако нам известно, что ректора застрелили в его кабинете, где выстрел почти наверняка услышат и отметят время. Затем там обнаружили тело ректора, окруженное принадлежащими мистеру Хэвеленду костями. Тут все сходится?

– Сходится. Но вспомните, что злоумышленник знал, что я осведомлен о происходящем. Он слышал, как я крикнул ему вслед. В таком случае он мог отказаться от плана свалить преступление на меня и попытаться навести подозрение на Хэвеленда.

Наступила долгая пауза. Эплби не сказал решительно ничего. А Поунолл в самом конце кое-что добавил:

– Или же убийца мог вовсе отказаться от плана свалить преступление на кого-либо. Если он, к примеру, неуравновешенный субъект и его тщательно разработанный план провалился, тогда…

– Он мог подставить себя и оставить напоказ свой автограф, так? Очень мило.

Эплби поднялся. И тут, кажется, ему в голову пришла мысль.

– Кстати, если ваше первое предположение остается в силе… Если убийца, зная, что ему не удалось подставить вас, решил подставить мистера Хэвеленда, он, очевидно, рассчитывал на ваше маловероятное недомыслие в сокрытии того, что вам следовало тотчас же придать огласке.

– Я не думаю, что мое первое предположение остается в силе, – произнес Поунолл.

Задумчивый и озадаченный, Эплби медленно брел по Садовому дворику к апартаментам ректора. Ему хотелось что-то противопоставить этим разговорам, которые все больше выводили дело из-под его контроля. Инспектор с сожалением осознавал, что его любимый метод, состоявший в том, чтобы просто наблюдать и слушать, оказывался несостоятельным и даже опасным применительно к этому делу. Требовалось нечто более энергичное. Что же до разговоров, то вся эта ученая публика будет в своих рассуждениях безгранично правдоподобной, и едва ли кто-то из них совершит малейшую ошибку.

Что же он разузнал на самом деле? Точнее сказать, что он разузнал из того, что не должен был узнать? Пока что единственным успехом Эплби был последний разговор с Поуноллом. Ему, по крайней мере, удалось ослабить позицию последнего, обвинив его в весьма необдуманных действиях. Но этот успех стал результатом применения обычных полицейских методов: удачное подглядывание в окно плюс эффективный нажим. Не совершил ли он ошибки, пытаясь следовать за этими субъектами по их интеллектуальной стезе? К тому же на все эти разговоры уходило много времени: утро пролетело без каких-либо подвижек в следствии. Он не станет вести бесед с глазу на глаз, пока не проведет небольшую предварительную работу. Над инспектором все больше довлела необходимость прояснить одно конкретное обстоятельство дела. Именно об этом он думал, сказав Додду, что вскоре отправится на прогулку. Эплби надо было разгадать головоломку, не относящуюся к убийству и в то же время смыкавшуюся с ним, что впоследствии могло сделать ее разгадку очень важной… Тем временем он направлялся в апартаменты ректора, чтобы уговорить Додда, если тот спешит заняться своими делами, выделить еще одного толкового офицера для снятия официальных показаний. Сам Эплби был чрезвычайно занят.

Все еще находясь в мрачном настроении, он прошел по ректорскому коридору. Разумеется, в таком сложном деле не следовало ожидать быстрых результатов. И тем не менее кое-что уже должно проясниться или же начать проясняться. Например, некие намеки на мотив. Что же там случилось на самом деле? Хэвеленд и другие недолюбливали Амплби, и имела место темная история о том, что покойный весьма вольно обращался с научными достижениями своих коллег. Пока что маловато. Что еще могло всплыть? Орудие убийства?

Эплби направился в столовую. На одном конце стола сержант с печальным видом собирал бумаги. На другом конце сидел Додд, очевидно, погруженный в раздумья. А между ними на полированном красном дереве лежал небольшой блестящий револьвер: изящная игрушка со стволом холодной синеватой стали и узорчатой рукояткой из слоновой кости. Оружие так себе, но на трех-четырех метрах достаточно грозное.

Эплби старался справиться с удивлением от увиденного, когда Додд отвлекся от своих мыслей и улыбнулся ему.