В небе низко висела яркая луна. В детстве Амар верил, что она всюду следовала за ним, успокаивала его, но сейчас при виде луны, когда его легкие по‐прежнему словно наполняло битое стекло, его охватило паническое ощущение, будто на его шею давит чья‐то рука. Он понял, что не может никому сказать, насколько далеко в одиночку отошел от своего мира. Уж конечно, не сестрам и определенно не Амире, которой только начал писать, на которую отчаянно хотел произвести впечатление. Похожие на гальку звезды меркли и сияли. Хотя он не мог припомнить, когда в последний раз искренне молился, сейчас в сознании всплыла похожая на молитву мысль, и он так изумился ее появлению, что она напомнила удар: его сестры никогда не испытывали сомнений, которые чувствовал он, и всегда были тверды в своей мусульманской вере. Никогда не задумывались о том, что, возможно, нет ада и рая тоже нет, и следовательно, в вере нет смысла. Никогда не задавались вопросом, понял ли кто‐то что‐то неверно, а может, все поняли верно, но по‐своему, и это означает, что никто не может быть выше других. Его сестры никогда не сбивались с назначенного им пути, и если рай существует, они будут стоять в очереди на вход.

Так зачем ему говорить что‐то такое, что может загрязнить мысли Амиры – теперь, когда стал относиться к ней с той же любовью, которую приберегал для самых близких людей?

– В восьмом классе я начал красть из бакалейных магазинов и автозаправок, – говорит он, думая, что, может быть, именно этого она и ждет. Настоящей тайны, но той, которая уже устарела. Чтобы ничего не могло изменить выражения, с которым она смотрит на него сейчас.

Ее глаза недоверчиво распахиваются. Он представляет ее защищенную, безопасную жизнь. Она никогда не бывает одна, без надзора отца, матери, братьев. Но и его жизнь была тоже защищенной.

– Ты ужасен! – шутит она.

Он рассказывает, что прятал шоколадки в рукавах, но не упоминает о том, что был в компании ее брата. Они входили туда всей толпой после воскресной школы, во время обеденного перерыва, когда многие стояли в очереди за спагетти или сэндвичем.

– Почему ты делал это? Только чтобы проверить, способен ли на такое?

Он пожал плечами:

– Я даже не хотел воровать.

– Тебя никогда не ловили?

Амар пожимает плечами, но тут же вспоминает, что как‐то раз кассир на заправке увидел его на одной из записей видеокамер, о существовании которых он не подозревал. Как кассир выбежал из‐за стойки и погнался за ним и как испуганный Амар бросил мятные драже «Тик-так» и мчался, пока не выдохся.

– Мне нравится, что ты запомнил вкус.

Они подходят к широкому зеркалу в холле и застывают перед ним. Ее отражение прекрасно. Он переводит взгляд с себя на нее. На расстояние между их руками.

Ее телефон снова звонит: это ее мать, которая, разумеется, тревожится, куда пропала дочь. Она смотрит на Амара, словно желая сказать, что ей пора возвращаться. Амар предлагает спуститься в лифте, а он последует ее примеру через несколько минут.

Они идут, сломленные или очнувшиеся от чар. Но они были теми двумя в зеркале. Теми, кто смотрел на себя. Она машет. Он просто поднимает руку. Двери лифта закрываются. Он наблюдает, как она спускается. Маленькая красная точка отмечает движение вниз. Он идет по пустым коридорам. По кремово-бордовому ковровому покрытию. На его большом пальце по‐прежнему розовеет пятнышко, оставшееся после того, как он вытер край ее стакана. Но других доказательств нет. Зато они были теми двумя в зеркале.

УРОК ФИЗКУЛЬТУРЫ ЗАКОНЧИЛСЯ РАНЬШЕ, и вместо того, чтобы мчаться в раздевалку вместе с одноклассниками, которые спешат выстроиться в очередь в снек-бар, Амар волочет свою ракетку для бадминтона по асфальтобетону. Мама по‐прежнему в Индии, навещает своего отца, поэтому никто не сунет ему в карман деньги на свежую булочку или стакан лимонада со льдом. Здоровье дедушки улучшилось, его состояние стабильно уже две недели. Но мамин полет домой отменили, и он не знает, когда она вернется. Хадия говорит, что нет причин для тревоги.

Амар пока что не может научиться бросать волан. Каждый раз, когда он пытается это сделать, волан летит на землю, а ракетка впустую разрезает воздух. Он оглядывается, пытаясь определить, заметил ли кто‐нибудь, кроме партнера по игре. Мисс Кит, учитель английского, на этой неделе научила их новому слову – «меланхолия», и он думает об этом слове, когда наклоняется, чтобы вырвать длинный стебель сорняка, выросший между плитами бетона. Пробует поддеть его ракеткой. Может быть, меланхолия – именно то, что он сейчас испытывает.

Его сильно толкают в плечо. Он ударяется о кирпичную стену. Мимо проходит Грант и оглядывается с таким видом, что Амар понимает: его толкнули нарочно. Он отряхивает пыль. Ему не нравится Грант, не нравится то, как Грант на него посмотрел – как будто Амар выглядит мерзко. Он выпрямляется и приподнимает плечи – вдруг его толкнули потому, что он кажется слабым.

Амар ведет ракеткой по стене, пока не добирается до раздевалки. Он тоже толкнет Гранта, если тому вздумается снова к нему полезть. Внутри затхлый воздух, пахнет потом, освещение кажется сероватым. Свет проникает сквозь маленькие матовые окошки, которые находятся на самом верху, почти под потолком, так высоко, что в них нельзя выглянуть. Каждый звук отдается эхом: шаги уходящих мальчиков, стук дверей шкафов, скрип замков. Шкаф Амара находится в самом дальнем ряду, ближе к концу прохода. Ему это нравится, потому что, когда он переодевается, рядом почти никого не бывает.

– Смотрите, – говорит кто‐то, – террорист в белой рубашке.

Амар оборачивается. Это Грант говорит Брендону, который стоит, перекинув через плечо свою грязную после физкультуры одежду. Оба посещают часть уроков по тем же предметам, на которые ходит Амар, но он их почти не знает. У Брендона широкие плечи, он выше остальных мальчиков. Амар оглядывается, но у него за спиной никого нет.

Он единственный, кто здесь в белой рубашке. Он захлопывает дверцу шкафа с большей силой, чем необходимо. Металл подрагивает. Амар начинает возиться с молнией рюкзака. Но Грант окликает его:

– Эй, мы с тобой говорим!

Амар оглядывается вокруг. Раздевалка пуста. Его желудок сжимается.

– Почему бы тебе не свалить в свою страну? – спрашивает Брендон.

Он встает и оказывается с ними лицом к лицу.

– Это и есть моя страна.

Он хотел бы выпалить эти слова с большим гневом. Но с удивлением замечает в своем голосе другие нотки: неловкости или желания оправдаться – трудно сказать. Между Грантом и рядом шкафчиков есть небольшое пространство, и если он сможет туда втиснуться, то успеет добежать до двери. Пропустит два последних урока, уберется подальше от дурацкой школы, побежит к школе Хадии и Худы, где подождет у ворот, пока их выпустят. Бывало, что он дрался раньше, не с Грантом, не с Брендоном, а с другими одноклассниками, в младших классах. Эти драки он затевал сам или позволял затеять другим, зная, что победит или что ничем серьезным они не закончатся, кроме разбитого носа или синяков. Но Брендон сильнее, чем он. Амар надавливает своим кедом на старое темное пятно от жвачки. Тут появляется Марк. После развода родителей он перешел в другую школу, однако после начальной школы их объединили в одну среднюю школу. Теперь они почти не разговаривали и только кивали, когда встречались в коридорах, словно заключили тайное соглашение когда‐то давным-давно.