– Хомяка зовут Мухаммед, – сказала Натали, вернувшись и увидев, что я смотрю в клетку. – Адом у него – Алькатрас. Это придумка Пьера. Луи нравилось. – И она рассмеялась. – Мухаммед из Алькатраса.

Она оставила Жожо еду, и мы сели в ее «рено». Воздух сгустился; я опустил окно и подставил лицо ветерку. В воздухе смутно пахло дымом. Какое-то время мы молчали.

– Если он очнется… – произнесла вдруг Натали.

– Вот именно, «если». Не стоит обольщаться.

Я разглядывал ее профиль.

– Но я должна знать, – сказала она, переключая скорость. Машину она вела нервно – сразу видно, что городская, не умеет ездить по ухабам. – Если он очнется и все вспомнит – что с ним будет? Вы, может быть, слышали – в Америке был такой случай год назад. Человек пробыл в коме с самого детства. Пришел в себя через двадцать лет и назвал имена людей, которые на него напали. И их посадили в тюрьму.

Я в первый раз видел ее такой возбужденной; лицо ее перестало походить на маску.

– Что ж, – заметил я, – это же будет победа, правда?

– Но какой ценой? Вы что, не понимаете? – Она покосилась на меня и вновь уставилась на дорогу. – Это ведь его отец.

Я промолчал. Мы подъехали к больничной стоянке и припарковались. Натали выключила мотор, и мы молча посидели в машине, сквозь лобовое стекло глядя на сияющую белизну фасада. Жаркий вечерний ветер приносил запах дыма, сосновой смолы, а еще сладость цветов табака и жасмина. Трещали цикады, воздух давил тревожным предощущением грозы. Оно пробирало до костей, будто страсть или ужас.

– Послушайте, – сказала она. – Я, конечно, сорвалась, когда Луи сел в постели и позвал отца. Извините. Но мне просто хотелось его защитить. Я боюсь, он не переживет таких воспоминаний.

Может, она и права, подумал я; однако от моей солидарности добра не будет. Я посмотрел в небо – там сгущались облака.

– Я вам уже говорил, что в случае выздоровления его память целиком не восстановится. И потом, не стоит пересекать мост, до него не дойдя.

– Пойдемте в больницу, – вдруг сказала она. – Нехорошо, что мы тут сидим.

Как и обещал Наварра, в приемном покое уже обосновался полицейский – он сообщил, что заменяет обычного охранника, который совершает обход помещений. Мы сразу направились в палату. За весь вечер Луи ни разу не шевельнулся, сказала ночная медсестра Марианна. И прибавила, что заходил полицейский, обещал заглядывать каждые полчаса.

Марианна нервничала.

– Бедный Луи, – прошептала она. – Я и не знала.

– Возможно, в больницу будет звонить Пьер Дракс, – предупредил я. – Если позвонит он, или кто-нибудь позвонит и бросит трубку, или откажется назваться, мигом звоните Жоржу Наварре, а потом мне. Но беспокоиться вам не о чем.

Гостевые комнаты располагались в новом здании на четвертом этаже. Я прихватил в приемном покое ключ, и мы с Натали молча поднялись на лифте. Комната была большая, обставлена скудно. Натали увидела чайник и предложила кофе. Я замялся, потом согласился. Натали пошла в ванную за водой.

– Натали, – медленно проговорил я, когда она вернулась, – расскажите, что случилось тогда в горах.

Она покраснела, настроение мгновенно испортилось.

– Я бы не хотела об этом вспоминать, – тихо сказала Натали. Включила чайник, присела напротив меня в кресло, честно посмотрела мне в глаза. – Это очень больно.

– Я понимаю. Еще бы. Простите меня. Но… Вам ведь уже пришлось давать показания в полиции. Мне-то вы можете рассказать? Мне кажется, я имею право знать, как его лечащий врач. Быть может, в мозгу у Луи происходит больше, чем мы думаем. А если он выйдет из комы, его душевное состояние может влиять пагубно.

Натали еле сдерживала слезы. В унисон гудению ветра за окном заворчал в комнате чайник. Я ждал, дыша очень размеренно.

– Мы поссорились. Я и Пьер. Луи терпеть не мог, когда мы ссорились, пытался это прекратить.

– Из-за чего началась ссора?

– Пьер заметил, что Луи жует конфеты – у него их оказался полный карман. Пьер рассердился. Ему не нравилось, что Луи ест конфеты. Заявил, что я неправильно воспитываю сына. А я про конфеты даже не знала. Но Пьер все никак не мог успокоиться. Все говорил и говорил. Обвинял меня и в том, и в этом. Твердил, что я плохая мать. Луи не выдержал и побежал к обрыву. Мы – за ним. Пьер догнал его первый. Он очень сильный. Схватил Луи и потащил к машине, сказал, что забирает его в Париж. Луи вырвался и побежал, но Пьер снова его нагнал у самого обрыва, они там боролись и… В общем, я не успела.

Она подняла глаза – в них была боль.

– Я запомнила его лицо, когда он падал. Рот открыт, будто он что-то хочет мне сказать, но…

Натали умолкла, а я зажмурился. Я видел эту сцену: Пьер орет на сына; Натали кричит; мальчик в панике мечется. Оступился ли он случайно, или его столкнул отец, который в ярости готов был сметать все на своем пути? Я ждал продолжения, но Натали молчала. Мы прислушивались к раскатам грома, потерявшись в своих мыслях.

– Луи всегда был на моей стороне, – наконец произнесла Натали. – И никогда на стороне Пьера. Говорю же, они плохо ладили.

– Почему?

Вскипел и выключился чайник. За окном громыхнуло, заглушив стрекот цикад. Натали закрыла глаза и ответила, не поднимая век:

– Может, все было бы иначе, будь Пьер его родным отцом. Но Пьер ему не родной отец.

– Что? – в изумлении переспросил я. Натали так и сидела молча, с закрытыми глазами, словно боясь увидеть мое лицо.

– Отец Луи – совсем не Пьер.

– А кто?

– Другой человек. Жан-Люк. К счастью, он исчез из моей жизни. Мы не собирались заводить ребенка.

– А. Простите. То есть…

– Я познакомилась с Пьером, когда Луи было месяца два. Мы поженились, и Пьер усыновил Луи. Но ничего не вышло. Начались проблемы. Пьеру трудно было принять Луи как собственного сына. У него были… ну, смешанные чувства. В том числе негативные. Все эти несчастные случаи с Луи… я начала подумывать, что таким образом Луи старался подлизаться к Пьеру. По-моему, то же самое думал и Марсель Перес. Терапия продвигалась очень медленно. Были свои удачи и неудачи. А потом… Ну, в общем, сеансы прекратились.

Настал мой черед молчать – я обдумывал ее рассказ. Вполне логично. Натали не обязана была делиться со мною раньше, но теперь многое прояснилось. Прежде всего, неприязнь Пьера к Луи.

– А полиция все это знает? – в конце концов спросил я.

– Разумеется.

И все же что-то не складывалось. И не только потому, что ссора возникла из-за конфет. Господи боже мой, такая трагедия из-за каких-то конфет!

– Если Пьер так не любил вашего сына, я совершенно не понимаю, зачем ему было увозить его в Париж. В чем там было дело?