В любом случае, этот бизнес Джонни П. не любил. Куда большее удовольствие он получал от доходов с тотализаторов. Это было беспроигрышным делом. Только полные дураки и клинические идиоты верят в то, что, играя, можно оказаться в выигрыше. Даже если кто-то и выигрывал, то полученной суммы едва хватало на то, чтобы компенсировать все те проигрыши, что ему предшествовали. В любом случае, это только к лучшему. Если бы Всевышний не допускал на свете похоти, жадности и других пороков, Джонни не смог бы вести жизнь библейских царей. А он и впрямь жил почти по-королевски, хотя и был достаточно умен, чтобы не пускать посторонним пыль в глаза. Благодаря связям в Восточной Европе, он имел возможность приобретать собственность по всему миру. Его партнеры оказались мастерами запутанных многоходовых комбинаций и научили британца кое-каким трюкам.

Джонни П. покупал собственность за наличные и отмывал деньги, беря займы под залог собственности для выплаты долга по другой закладной на ту же собственность не только в Англии, но и по всему миру. Он словно бы получил лицензию на печатание собственных денег. Джонни изумляло, сколько денег давала ему проституция, ставшая наиболее доходной отраслью его новой преступной империи. Единственным недостатком этого бизнеса было то, что он не мог строго следить за деньгами, которые там вращались, а в случае прокола сидеть ему бы пришлось очень долго. Девочек в борделях держали против их воли, а значит, если его поймают, обвинения в торговле белыми рабынями не миновать. При этом многие девочки были на самом деле чернокожими. Их похищали и привозили в Европу из Западной Африки. На взятки приходилось тратить огромные суммы, но пока ему удавалось выходить сухим из воды. Джонни Паркер чувствовал себя в относительной безопасности, если, конечно, занимаясь преступным бизнесом, вообще можно чувствовать себя в безопасности. Дела держали его в постоянном напряжении, и Джонни чувствовал, что прежний кураж и довольство жизнью навсегда покинули его.

Одной из причин этого было душевное состояние Селесты. Сейчас ей стало уже лучше, но она по-прежнему боялась собственной тени. Только в Испании Селеста казалась довольной собой и жизнью. Она обожала их утопающий в зелени дом на Майорке и лишь там немного расслаблялась. Дом находился высоко в горах, и оттуда открывался великолепный вид, благотворно влияющий на расшатанную психику Селесты. Лично ему одной недели в этом раю хватало с избытком, а после он начинал чувствовать себя как в тюрьме. Но Джонни знал, что его жена нуждается в отдыхе.

Детей у них не было. У Селесты случилось несколько выкидышей, и они утешали себя тем, что впереди у них еще много времени, но Джонни догадывался, что в глубине души жена боится рожать. Ему хотелось иметь детей, однако он решил не спешить. К тому же Джонни сомневался, что Селеста сможет растить ребенка. Он любил жену, заботился о ее благополучии, но теперь его любовь приняла платонический оттенок. Селеста стала для него словно родной сестрой. Хотя, может быть, во всем виновато завуалированное чувство вины, возникшее из-за связи с Синтией.

Да, Синтия — настоящая женщина, вот только держать ее под контролем со временем становилось все труднее и труднее. Уж слишком она похожа была по характеру на мужчину. Синтия думала, как мужчина, работала, как мужчина, а когда на нее находило, и дралась, как мужчина. Единственным крупным недостатком его любовницы была болтливость. Синтия не чувствовала, какие темы следует поднимать, а какие не стоит. И если уж она начинала спорить, то доводила любой спор до скандала. Последнее время это начинало Джонни доставать. У него и так был полон рот забот, чтобы еще присутствовать при буре в стакане воды. Он понимал, почему Синтия не любит, когда он посещает стриптиз-клубы. Большинство женщин не любят, когда их мужчины туда ходят. А вот против посещения борделей Синтия не возражала. Странная, противоречивая женщина. Она нужна была ему, но в то же время общение с ней никогда не отличалось простотой. Модное выражение «гламурная сука» как нельзя лучше соответствовала тому, кем была Синтия Тейлор.

Но только с ней Джонни Паркер чувствовал всю полноту жизни и не пытался анализировать свои чувства, воспринимая их как должное. Он не пробовал разобраться в причинах своей страсти. Он просто знал, что его тянет к этой женщине, словно мотылька к пламени костра. А Синтия, пользуясь этим, старалась заполнить собой все его свободное время…

Джонни отогнал неприятные мысли и сосредоточился на предстоящем деле. Бросив взгляд на часы, он понял, что опаздывает. Как летит время… Почему ему приходится работать по пятнадцать часов в день? Впрочем, Джонни знал ответ на этот вопрос. Он многое берет на себя, потому что никому не доверяет. Как только ты уберешь руку с пульса, сразу же потеряешь контроль за ситуацией, а это опасно, очень опасно… Кевин Брайант доверял своим людям, и все знают, чем это закончилось.

Габби ненавидела свою жизнь. Она ненавидела школу и преподававших в ней монахинь. Ей было тринадцать лет, и ее жизнь представляла собой большую выгребную яму — по крайней мере, на этой неделе она так думала.

Единственным светлым пятном в ее жизни был Винсент О’Кейси. Ему уже исполнилось семнадцать, и он был просто великолепен. В прошлую субботу Габби встречалась с ним на рынке на Крисп-стрит. Завтра она снова его увидит. Девочка не могла дождаться назначенного свидания.

По субботам она вместе с подругами ходила на рынки, расположенные на Римской дороге и Крисп-стрит, в Ист-Хэме и Ромфорде. Иногда девочки забирались даже в Сохо. Они ничего там не покупали, просто рассматривали выставленные на продажу товары. По воскресеньям они отправлялись в «Лейн» — так в их кругах назывался вещевой рынок на Пэттикоут-лейн. Рынок в пригородном Ромфорде нравился Габби больше всего. Синтия, которую девочка считала большой головной болью для окружающих, там никогда не появлялась.

При мысли об этом Габби улыбнулась. Как же ей не повезло с матерью! В последнее время Габби все выходные жила дома, хотя с нее вполне хватило бы воскресений и понедельников, проведенных с Синтией. Но мама дурой не была. Она хотела, чтобы дочь находилась под ее присмотром. Только так Синтия могла быть уверена, что Габби не будет «шляться» по вечерам — на языке матери это означало «не будет встречаться с мальчиками». Синтия никогда не озвучивала свой запрет. Просто она разрешала дочери ездить днем с подружками по рынкам, а с приходом вечера заставляла ею, словно непослушного ребенка, сидеть дома.

Возмущение Габби не имело границ. Скоро ей исполнится четырнадцать, она уже не ребенок. У нее тело зрелой девушки, и, если стильно одеться и умело накраситься, можно сойти за восемнадцатилетнюю. Некоторые из ее подружек выглядели моложе своих лет, а вот Габби пошла в маму — сиськи и длинные ноги, как иногда выражался дед. Девочка знала, что красива, и мальчики на нее заглядываются. Иногда на нее заглядывались даже взрослые мужчины, от чего Габби становилось не по себе. Хуже всего было тогда, когда она ловила на себе заинтересованные взгляды отцов своих подруг.

Ее папа был мировым отцом, но, к сожалению, он во всем слушался маму, поэтому ничем не мог помочь дочери. Габби его искренне жалела. Бóльшую часть времени он выглядел грустным и потерянным. Но они жили в красивом доме и для посторонних вполне могли сойти за счастливую семью. Впрочем, на интуитивном уровне Габби понимала, что мама не любит папу. Из-за этого папа и выглядит таким несчастным. Душевная тоска светилась в глазах Джимми Тейлора. Девочке было ужасно больно ловить на себя взгляд его трагически мертвых глаз. Иногда при виде папы Габби хотелось разрыдаться. Жалкий и одинокий… Но почему папа выглядит таким одиноким, если у него есть она и Джеймс-младший?