Артур, подумал я.

Интересно, что он за человек, этот Артур, и верит ли в супружескую верность? А что касается падения в холодные темные воды… Тут я поймал себя на том, что кусаю костяшки пальцев, у них почему-то был медный привкус, и я перестал. Поднял глаза на миссис Боэм – та заглядывала в жаркие глубины плиты, где пекся ее хлеб. Я продолжил чтение.

– Мистер Уайлд, вы в порядке?

Очевидно, миссис Боэм обращалась ко мне. Так мне показалось, потому что чья-то бледная тень коснулась моего рукава.

– Я… да. Все хорошо, – ответил я.

И солгал. Дышал я с трудом, потому что в груди стало печь, словно туда налили что-то горячее, густое, с горьковатым привкусом, словно жженый сахар.

– Могу я спросить, от кого письмо?

– От подруги детства. Она сейчас живет в Англии.

– И все у нее хорошо, у этой вашей подруги?

Я не ответил и периферическим зрением заметил, что на столе возникла чашка горячего чая. Кажется, я поблагодарил ее за чай. Надеюсь, что да.

Мерси пришлось немало пережить прошлым летом. Смерть преподобного Андерхилла, а до этого – его болезнь, приведшую к безумию. Так что неудивительно, что она до сих пор еще не пришла в себя. Мерси пережила своего любимого отца, и это едва ее не убило. Меня, наверное, это тоже выбило бы из колеи, и я бросил бы все и всех, кого знал. Она всегда была храбрейшим существом из всех знакомых мне людей, а потому смогла осуществить давнишнюю свою мечту и просто бросить нас. Оставить Америку, променять ее на родину своей матери. Не думаю, что сейчас ее не затошнило бы от одного только вида Манхэттена. Я не виню ее за это, не виню ее за храбрость, которая потребовалась для того, чтобы оставить все в прошлом. В том числе и меня. Но прочитав, что она и сейчас по-своему очень несчастна, я испытал горчайшее чувство потери. И вины.

Я должен был проследить за тем, чтобы этого не случилось.

– Так она несчастлива, – миссис Боэм прислонила свои костлявые бедра к стулу напротив. – Мне очень жаль. Вы можете чем-то ей помочь?

Я поднялся наверх – решил спрятать письмо Мерси в специально отведенный для этого ящик буфета. И думал обо всех тех тривиальностях и подробностях типа крошек на столе, заварочного чайника и стиральной доски, которыми мы привыкли обмениваться почти ежедневно. Если и существовал на свете человек, составивший каталог предметов, могущих поднять ей настроение, то этим человеком, несомненно, был я.

И еще я могу написать ей письмо – это запросто.

– Постараюсь, обещаю, – сказал я, погладил пальцами по руке миссис Боэм и собрался идти в Гробницы.

– Но как могло письмо пересечь океан без адреса или марки? – бросила она мне вслед.

– Волшебство, – ответил я, застегивая пальто. – Тайны алхимии. С помощью прекрасной феи. Истинной любви. Я понятия не имею.

Здание Гробниц грозно нависало надо мной, точно замок с крепостными валами и бастионами. Феодальное, воинственное. Обычно на широких степенях у входа клубилась толпа разношерстной болтливой шушеры – адвокаты, присяжные поверенные, помощники судей, репортеры – словом, все уличные крысы, и все вроде бы при делах. Но снегопад поумерил их пыл, позатыкал им глотки влажной белой тканью. На ступеньках не было ни души. Тем удивительнее показался тот факт, что едва я подошел к дверям, как чей-то голос вывел меня из задумчивости. А думал я в тот момент вот о чем: разве конверты крадут, когда письма доставлены, и если да, то почему, черт возьми…

– Мистер Уайлд.

Я резко остановился.

– Мистер Малквин. Доброе утро.

Последний раз Шон Малквин обратился ко мне на выходе из Гробниц, когда я сопровождал миссис Адамс, а до этого мы с ним разговаривали раза два, не больше. Первый раз – о пагубной привычке надевать слишком тесные сапоги, когда ходишь кругами на протяжении шестнадцати часов, в ту пору оба мы были еще патрульными. А во второй раз – о замечательных достоинствах телеграфа и о том, что если ему придет конец, цивилизация просто рухнет, ну и так далее и тому подобное. Родом он был из округа Клэр – мужчина среднего роста, но крепкий, широкоплечий, рыжие волосы коротко подстрижены над ушами, ушные раковины заостренные и слегка отогнуты назад, как у раздраженной чем-то кошки. Похоже, он был чем-то страшно доволен. И походил на мясника, задумчиво поглядывающего на тушу, которую предстоит разделать.