Передние ряды скамеек амфитеатра были покрыты оленьими шкурами и одеялами, тут и там горели костры.

Народ все прибывал: не только бродяги и нищие, но и подростки, и семьи с детьми, которые увидели афиши и решили разузнать, что происходит в парке.

Папа и мама удивленно оглядывались по сторонам.

Роза обняла меня, и ее праздничные браслеты звенели у самых моих ушей.

— Это и есть вся семья Борг? — спросила она, окинув нас внимательным взглядом.

— Других детей у нас нет, — с улыбкой ответил папа. Мама изумленно взглянула на него и тут же покраснела, как четырнадцатилетняя девчонка.

Мы словно забыли, что на дворе зима, а на градуснике несколько градусов ниже нуля. А может быть, нас просто было так много, и мы так радовались, и костры пылали так жарко, что зима временно отступила.

Только я не могла понять, откуда взялось столько еды, пока Ругер не указал на салфетки: на них значились названия магазинов, которые бесплатно дали продукты для рождественского праздника у тети Розы.

Несколько мужчин в меховых шапках встали из-за стола и утерли жир с усов. С инструментами в руках они спустились к сцене и принялись настраивать свои мандолины, балалайки, гитары, скрипки и гармошки.

— Это же те, кто играет в метро, — прошептала мама тихонько, словно опасаясь, что ее слова могут показаться надменными. — Но теперь они выглядят куда веселее!

Все началось с «Калинки» — и закончилось тоже «Калинкой», но между этими двумя «Калинками» они играли так, что звезды в небе икали от радости.

А когда у русских народных инструментов больше не осталось сил, им на смену подоспел латиноамериканский оркестр, состоявши из флейт, барабанов и гитар.

Люди у костров начали плясать уже под звуки балалаек. Теперь же папа схватил маму за руку и будто забыл, что нога у него в гипсе, а когда вспомнил, ему было уже не до того. Мама и Лу подхватили его под руки, и костыли остались лежать на земле. Я отодвинула их в сторонку, чтобы никому не пришло в голову использовать костыли вместо дров.

Ругер пробирался сквозь толпу, а рядом с ним шла Лу. Я приготовилась к тому, что у меня снова противно защемит сердце от ревности, но ничего подобного не произошло, хоть он и держал ее за руку. Наверное, потому, что я больше не боялась. Разгоряченные и радостные, они подошли ко мне, и мы стояли втроем, покачиваясь в такт музыке, от которой гудел и вибрировал весь парк.

— Что скажешь? — дыхание Ругера коснулось моих волос.

Я улыбнулась, тепло дыша ему в ухо.

— А где тетя Роза? — спросила Лу.

Мы стали высматривать ее в толчее и, наконец, обнаружили черное пальто и красный платок.

Подтанцевав поближе, мы увидели, как Роза схватила папу, и они, насколько это было возможно с его загипсованной ногой, принялись танцевать фламенко — папа и Роза. Она скинула пальто, под которым оказалось настоящее бальное платье в крупный красный горох, с маленьким черным шлейфом. Роза вышагивала вокруг папы, высоко подняв голову, словно павлин. Он же, со своей негнущейся ногой и прямой спиной был похож на заплутавшего аиста. Тетя Роза пощелкивала кастаньетами.

Папа расплылся в смущенной улыбке.

Рядом с ним, улыбаясь, стояла мама.

А Роза длинноного вышагивала вокруг своего загипсованного кавалера.

Это было похоже на короткие гастроли знаменитой танцовщицы в заснеженной стране.

Костры не погасли даже к рассвету: люди спали возле тлеющих улей, укутавшись в оленьи шкуры. Никто не мог понять, где тетя Роза их раздобыла.

Городские лисы осторожно растаскивали и поедали остатки угощения.

Но шумные галки, населяющие парк, еще не проснулись. Поэтому рождественское утро было совершенно тихим.

Мы с Ругером проснулись в одной из оленьих шкур.

— А где тетя Роза, где мама с папой и Лу? — прошептала я.

— Они ушли. Праздник закончился, — прошептал он.

— А мы остались?

— Ты танцевала, как сумасшедшая, — не помнишь? Тетя, в конце концов, отправилась домой, а ты все танцевала. Кажется, Лу и твои родители ушли вместе с тетей.

— Пойдем туда? — спросила я, чувствуя, что, проснувшись, стала мерзнуть.

Но Ругер позвал меня на утреннюю прогулку: он хотел показать мне кое-что особенное.

Сначала я сопротивлялась: неужели нельзя сначала поспать пару часов в тепле, а потом уже отправляться на прогулку?

Но нет, Ругер утверждал, что нужно спешить: то, что он хотел показать, надо было видеть рано утром.

Я поднялась с тяжким вздохом. Мы бросили немного мусора на ближайшую кучу углей и согрели руки и ноги у вспыхнувшего огня. Из некоторых свертков раздавались похрапывания. Ближе всех ко мне оказался старичок с белой бородой. Он взглянул на меня из-под кустистых бровей.

— Ранехонько встала?

Я кивнула, он устроился поближе к огню и снова закрыл глаза.

Мы вышли из летнего театра и зашагали по хрустким от мороза лужайкам среди деревьев. Постепенно, в назначенный срок, как пишут в старых книгах, солнце должно было подняться высоко над горизонтом. А пока нам было довольно розовеющего на востоке неба.

Мы прошли мимо дерева с домиком, миновали летнее кафе.

Ругер шел быстро, я еле поспевала за ним. Ходьба разгоняла застоявшуюся в жилах кровь, вскоре я согрелась, и мне даже стало интересно.

Мы пересекли пустынную дорогу и железнодорожное полотно, по которому этим утром еще не ходили поезда. Лишь оказавшись у отвесной скалы, Ругер остановился.

— Нам придется карабкаться наверх? — спросила я, слегка испугавшись. Скала была совершенно гладкой — ни трещинки, ни щелочки.

Ругер взял меня за руку и повел вдоль стены — к выступу, почти полностью спрятавшемуся за огромным деревом.

— Видишь?

Я кивнула: да, я видела перед собой невероятно огромное дерево. Только не могла понять, почему нужно было идти так далеко, только чтобы посмотреть на него.

А догадавшись, все равно не могла понять.

У меня вдруг перехватило дыхание, потому что это дерево было настоящим чудом.

У него не было корней, оно росло не из земли.

И в тоже время это был нормальный дуб с древней узловатой корой, ветви его торчали в разные стороны, словно растопыренные пальцы.

Листва буйно зеленела, хотя на дворе была зима. Я смотрела не отрываясь, но как можно было осознать такое?

Мы стояли перед деревом, нарисованным на отвесной скале.

— Но кто это сделал? — прошептала я. — Ведь чтобы забраться туда, нужны лестницы или леса?