– Вы считаете, что ему не хватает нежности? Глупцы! Посмотрите на этих детей!

Критики сразу смолкали, потому что любовь Бовалле к детям была общеизвестной.

– Она спит, – как-то сказал Генрих сводному брату Симона. – Но однажды проснется. Джеффри повернул голову:

– О чем это вы, сир?

Глаза короля были прикованы к стоявшему в отдалении Симону.

– О страсти, которая заключена в этом человеке.

– В нем нет страсти, сир. Когда-то я думал так же, как вы, но я знаю его уже пятнадцать лет, и все эти годы он холоден как лед. Единственная его слабость – дети.

– Да, дети. Именно благодаря этому знаку, Джеффри, я и знаю, что однажды страсть в нем оживет.

– Он же кусок льда, сир, – стоял Джеффри на своем, улыбаясь. – Хотел бы я взглянуть на женщину, которая разбудит его. Вы не представляете, сколько красавиц прошло мимо! Ему уже за тридцать, он не создан для любви. Момент упущен.

Генрих улыбнулся, положив ладонь на руку Мальвалле:

– Джеффри, Джеффри, здесь ты не прав! Алан намного мудрее тебя.

– Алан мудрее всех в сердечных делах, сир, – уточнил Джеффри, бросив насмешливый взгляд на юного Монлиса, который, подперев рукой подбородок, мечтательно смотрел вдаль.

Король проследил его за взглядом и тоже рассмеялся.

– Какое чудесное трио! – воскликнул он. – Солдат, рыцарь и поэт.

Такими их все и знали – этих троих близких друзей, совершенно непохожих друг на друга. Кларенс, удивляясь их дружбе, однажды сказал про них: “Сталь, пламя и серебро”. Это королевское определение било в самую точку. Симон был настоящим солдатом, бесстрашным, холодным, рожденным повелевать и руководить;

Джеффри – рыцарем, обладающим безудержной отвагой, бешеным темпераментом и языком придворного; Алан – поэтом, мечтателем, не приспособленным к войнам и все-таки принимавшим в них участие, как некий трубадур сто лет назад. Он был рожден любить, может быть, не сильно, но часто и с удовольствием. Алан шел туда, куда вел его Симон, а Джеффри часто заскакивал вперед с характерной для него слепотой. Но Бовалле тут же со своей непоколебимой волей оттаскивал его назад. Уже много лет они были вместе, это трудносовместимое трио. Джеффри и Алан с удивлением и восторгом следили за все новыми победами Симона и наблюдали его подъем к славе без малейшей зависти. Они считали его своим вождем во всем, кроме сердечных дел, в которых он по-прежнему оставался ребенком. Снова и снова подсматривали за его общением с какой-нибудь красавицей, ожидая перемен в поведении друга, и постоянно разочаровывались, потому что даже при встречах с величайшими и красивейшими женщинами в нем ни разу не шевельнулось чувство. Симон не был робок в присутствии женщин, как это часто бывает с сильными людьми, он не заикался и не краснел. Просто в его жизни не было места для женщин, а в сердце – любви.

Слуга Седрик сорвал травинку и задумчиво принялся ее жевать. Он смотрел на широкие плечи хозяина и размышлял, будут ли и у него когда-нибудь такие же. Потом вздохнул, потому что был худощав, а не крепок и кряжист, как его лорд, и без его железных мускулов, которые Симон приобрел еще в юности. Затем взгляд Седрика опустился к ногам милорда, на шпоры, поблескивающие на сапогах, и снова поднялся к его суровому, грубоватому лицу.

Хозяин не сказал ему, зачем они приехали сюда из Аленсьона, а он не решался спросить, несмотря на свое привилегированное положение. Седрик молча поднялся вслед за ним на этот холм и теперь наблюдал, как тот стоит, глубоко погруженный в свои мысли. По морщинам на лбу и по угрюмой складке у рта слуга догадывался, что милорд размышляет над какой-то сложной проблемой. Но они уже много времени провели на этом холме, и ему хотелось, чтобы Бовалле что-нибудь сказал или что-то сделал, перестав вглядываться в отдаленный горизонт. И внезапно Симон заговорил глубоким, суровым голосом, не поворачивая головы:

– У тебя нет более интересного занятия, чем смотреть на меня, мой мальчик?

Привыкший к неожиданностям со стороны хозяина, Седрик все-таки вздрогнул, ему казалось, что милорд забыл о его присутствии не догадывается, что он разглядывает его сзади.

– Нет, милорд. Бовалле усмехнулся:

– Неужели я такое приятное зрелище для твоих глаз?

– Да, сэр, – искренне ответил Седрик. Симон наконец пошевелился, посмотрел на лежащего в траве слугу и сказал с теплой ноткой в голосе:

– Эх ты, ленивый щенок! Вынь травинку изо рта.

Седрик вынул травинку, улыбнулся, но даже не сделал попытки встать, так как знал, что хозяин хорошо к нему относится. Другие пажи появлялись и исчезали, но ни один из них не был удостоен такой любви милорда, как Седрик Гонтрей, который много лет назад сам напросился к нему на службу.

– Милорд, когда же мы вернемся в Аленсьон? – полюбопытствовал он. – Долго еще пробудем здесь?

– Когда время придет, узнаешь, – коротко бросил хозяин.

Седрик нисколько не обиделся, сел и обнял колени.

– Наверное, скоро, – проницательно заметил он, глянув на милорда. – Интересно, мы уедем с королем или с герцогом? – Он помолчал и добавил: – Или, может, одни?

Бовалле ничего не ответил, но дернул головой в знак того, что пора уходить. Затем решительно направился в сторону города, а слуга затрусил рядом с ним.

У ворот они повстречали Алана. Седрик вежливо отошел в сторону.

Алан взял друга за руку, посмотрев на него с любовью, которую не притупили все прошедшие годы. Он очень мало изменился по сравнению с тем юношей, которого Симон повстречал много лет назад в замке Монлис. Лицо сохранило девичьи черты, а фигура – стройность. Он был одет в шелка и бархат, поскольку ненавидел солдатскую робу и носил ее только в случае необходимости.

– Симон, откуда эти слухи, что ты отправляешься в Белреми? – вполголоса поинтересовался он.

– От болтливых лодырей, – коротко пробурчал Бовалле.

– Ложные слухи?

– Нет, правдивые, но помалкивай об этом, Алан.

– Хочешь попробовать свои силы на леди Маргарет Белреми?

– Да.

– Надеешься победить там, где проиграл Умфравилль? Думаешь захватить город, Симон?

– С Божьей помощью.

Алан усмехнулся и принялся негромко насвистывать мелодию молитвы “Боже милостивый”. Наконец мечтательно произнес:

– Я поеду с тобой, конечно. Мне давно хочется познакомиться с леди Маргарет. Симон улыбнулся:

– Тебе будет не до любви, Алан, если ты поедешь со мной.

– Почему? Думаешь сам заняться леди Маргарет? Вот это была бы настоящая победа!

Бовалле хмыкнул:

– Взять огнедышащего дракона в жены? Нет уж, спасибо.

Они направились в резиденцию короля. По дороге встречные рыцари раскланивались с ними, задавали вопросы Симону.