class="p1">— О чём вы? — воскликнул Марк, не веря своим ушам. — Как можно так поступать с невинным мальчиком, ставшим жертвой произвола? Разве не является высшей целью нашего короля справедливость?

— Высшая цель короля — это благо народа и королевства, Марк, — ответил граф, — иногда в ущерб справедливости. Этот мальчик владеет тайной, которая может потрясти основы государства. У Жоана полно врагов, и нет никакой надежды на то, что, всплыви она на поверхность, её не используют против него.

— Да что это за тайна?

— Тебе ни к чему это знать! — граф подозрительно взглянул на него. — Ты виделся с ним?

— Да, но он ничего мне не сказал. Только то, что его допрашивали в связи с делом Ардена, а потом забыли.

— И ладно. Пусть сидит. Мне тоже его жалко, но… Нужно полностью ограничить его связь с другими людьми и даже тюремщикам запретить общаться с ним. И…

— Помилосердствуйте! — воскликнул барон. — Он итак напуган и боится слово лишнее сказать. Не нужно ещё больше усугублять его страдания!

— Ради высшей цели…

— Если вы снова попытаетесь засунуть его в крысиную яму, я пойду к королю! — выпалил Марк.

Раймунд мрачно взглянул на него.

— Ладно, я не знал, что его держали в крысиной яме. Мы улучшим его условия, но всё же нужно ограничить его контакты. Он будет сидеть в одиночной камере, на его содержание будет выделяться три серебряные марки в неделю.

— Эта камера будет находиться выше уровня земли, иметь окно, а его содержание будет пять серебряных марок.

— Что за торг? — нахмурился Раймунд.

— Ладно, обещайте мне перевести его в камеру с окном, а я сам буду доплачивать две марки на его содержание. Или я должен привлечь к решению этого вопроса короля?

— Ладно, ты всегда был наглым, а графская корона лишь добавила тебе гонора. Только не говори ничего королю. Поверь мне, он не выпустит его на свободу, но такое решение причинит ему лишние терзания. Он всё ещё полон сострадания к тем, кто обижен судьбой.

Марк ушёл от графа, испытывая горькое разочарование. Не этого он хотел для несчастного Дидри. Этот мальчик, который мог бы к этому времени уже стать рыцарем, украшением королевской свиты, засматриваться на девушек, а, может, и влюбиться в какую-нибудь красотку, в будущем жениться и узнать все радости отцовства, теперь до конца жизни будет сидеть в одиночной камере, глядя, как дни сменяют ночи за решёткой его маленького оконца. И что это за секрет такой, ради сохранения которого можно губить невинную жизнь?

Вернувшись в свой кабинет, он нашёл там терпеливо ожидавших его двух сыщиков, одетых в нарядные камзолы. Оба они были молоды и хороши собой и больше напоминали праздных повес, чем служащих тайной полиции. Впрочем, немногие знали о том, что они служат графу Раймунду, что и позволяло им каждый вечер смешиваться с толпой придворных, чтоб подслушать, а то и выведать что-нибудь важное.

Теперь они вернулись с женской половины дворца, где расспрашивали служанок и младших фрейлин о Клодине де Шаброль и её горничной.

— Госпожу де Шаброль никто не любил, — сообщил один из них, присев на стул у окна. — Её называли за глаза торговкой. Больше всего всех раздражали её несносные манеры и жадность. Хотя я не заметил, чтоб кто-то злорадствовал по поводу её смерти. Ничего нового мы не узнали. Давно уже говорили, что она ведёт себя странно, последнее время болела и умерла от своей застарелой болезни.

— Некоторое время назад она перестала принимать любовников, — добавил второй. — Зато лекарь Фрессон часто захаживал к ней, но на ночь оставался лишь, когда она слегла, полагаю, он посещал её как больную. Что до горничной Жаннетты, то эта девица служит во дворце три года. До того прислуживала фрейлине Августине, а после того, как та вышла замуж и уехала с мужем в поместье, — фрейлине Корнелии де Фуке. Та была слишком набожна и привязана к королеве Элеоноре и два года назад стала жрицей в храме святой Лурдес. Как раз в то время прежнюю горничную Клодины уличили в воровстве и выгнали, и она взяла к себе эту девицу.

— Что насчёт прежней горничной? — спросил Марк. — Может, она затаила обиду?

— Вряд ли, она вышла замуж за трактирщика и вполне счастлива в новой жизни. Что касается этой Жаннетты, то она почти всё время во дворце, мечтает подцепить какого-нибудь аристократа, но не брезгует и лакеями. Она сирота, родственников в городе у неё нет. Выбегает иногда в лавку или ещё куда-нибудь по указанию госпожи, но вскоре возвращается.

— То есть, вы не установили каких-нибудь связей горничной за пределами дворца?

— Скорее всего, их нет. По крайней мере, её подружки рассказали, что она никогда не говорила ни о чём подобном, зато без конца хвастается, что какой-то граф или маркиз «так на неё посмотрел».

— Поговаривают, что она встречалась со старшим лакеем Сенье, но он уличил её в неверности и бросил. Я с ним не говорил, но если нужно…

— Поговори, — кивнул Марк и вздохнул: — Хотя вряд ли это что-то даст. Идите, если ещё что-то выясните, немедля сообщите мне.

— Конечно, ваша светлость, — поклонился один.

— Он хотел сказать: ваше сиятельство, — усмехнулся второй.

— Светлости достаточно. Ступайте, — проворчал Марк.

Когда они ушли, он откинулся на спинку кресла и задумался. Выходило, что горничная, — как там её? — Жаннетта, не имела связей за пределами дворца, и, следовательно, не могла по приказу кого-то подменить пилюли. Сама она их сделать не сумела бы, травить госпожу у неё причин не было. Пока ей везло, потеряв одну хозяйку, тут же найти другую, но если все места на женской половине окажутся занятыми, или никто из дам не пожелает её нанять, то ей в лучшем случае пришлось бы отправиться служить во дворец, а это уже совсем не то, что служить на женской половине. Ей пришлось бы, как другим горничным, вытирать пыль, чистить камины, перестилать каждый день множество кроватей, таскать подносы с закусками и грязной посудой, и вряд ли ей когда-нибудь сверх изрядно уменьшившегося жалования перепала бы монетка-другая от щедрого гостя его величества.

Подменить пилюли во дворце было сложно. Чтоб там ни говорили, но проникнуть на женскую половину и незаметно войти в комнату фрейлины