Площадка, нагруженная мешками с мукой, медленно вращаясь на натянутых тросах, подымалась. Дуся внимательно, напряженным взглядом следила за ней и, остановив ее над трюмом, опускала вниз. Опять подъем — поворот — спуск… Вира — майна! Подъем — поворот — спуск… Вира — майна! Вира — майна!

Дуся работала молча и сосредоточенно. Движения ее были сильны, но слишком резки, оторваны одно от другого, она не соединяла их в одно, плавное и законченное.

Николай опытным глазом видел те едва заметные паузы, на которые затрачиваются драгоценные секунды и теряется скорость. «Простых вещей не понимает! И что хорошего нашел в ней Сережа? Глаза бесстыжие, наглые… Когда в грузчицах работала, жила с бригадиром, отцом двух детей. В прошлом году со студентом-практикантом путалась. Зачем все это Сереге надо?! Мало он от Клары вытерпел? Из кулька в рогожку!..»

В его доме Дуся познакомилась с Сергеем, и Николай чувствовал себя виновником этой ненужной и неприличной для Сергея связи. К тому же Дуся, которая пришла к нему на кран прямо с курсов неумелой и неопытной, которую он, Николай Ермаков, и сде-лал-то крановщицей, бегала теперь по другим кранам, как будто у него, у Николая Ермакова, уже нечему учиться…

На кран поднялась Соня, сменявшая Ошуркову.

Тоненькая и стройная, она легко взобралась на кран по узкой, почти отвесной железной лестнице.

— Получила гроши. — Соня похлопала по нагрудному карманчику своего коричневого платья. — Теперь погуляем… Иди, Дуся, а то смена кончится, народ в кассу набежит. — Она обернулась к Николаю. — А ты чего за получкой не идешь?

— Успею, — пробормотал Николай, своим обычным жестом отбрасывая назад волосы.

— Знаем мы вас, — сказала Соня, надевая серый халат и застегивая пуговицы на груди, — знаем мы вас!.. — Она обернулась к Дусе. — Вот не везет! Как получка, обязательно я в вечернюю работаю, а Коленька наш гуляет… Гуляет. — Протянув руку, она провела ладонью по голове Николая, снова опустив ему волосы на лоб.

Николай отдернул голову, покраснел, скосил глаза на Дусю, как бы говоря: «Нашла место!»

— Чего глазами косишь? — сощурилась Соня. — Скажите, какой стыдливый…

Пока шла смена грузчиков, женщины между собой говорили вполголоса. На лице Сони, в глазах ее и уголках рта появилась улыбка, которую Николай замечал у нее всегда, когда она секретничала с Дусей. Ему была невыносима мысль, что его Соня, его чистенькая, беленькая Соня, прикасается к порочному и непристойному, олицетворением чего была для него Ошуркова.

Опустив голову, он сказал:

— Вчера первую смену Ошуркова на чужих кранах проторчала. Может, неинтересно на своем работать?

Дуся промолчала, вытерла руки и поправила платок, снова низко опустив его на лоб.

Вместо нее ответила Соня:

— Когда я первый год работала, тоже ко всем присматривалась. Так и Дуся теперь. Верно, Дуся?

— Что было раньше, я не знаю, — мрачно произнес Николай, — а по кранам бегать нечего. Не гулянка…

Он замолчал, встретившись с неподвижным Дусиным взглядом. Она стояла в дверях, обеими руками прижимая к груди кончики косынки. И он ждал ее ответа, готовый придраться к каждому слову.

Опять вмешалась Соня:

— Что это вы, господи, словно петухи какие! Николай! Ну что ты! Ведь она год работает, вот и приглядывается… — И примирительно улыбнулась. — Погоди, мы еще с Дуськой приспособимся, так вертеть начнем — тебя обгоним, хоть ты здесь и первый человек.

Николай внушительно, точно желая подавить Ошуркову своим превосходством, закончил:

— Хочешь на кране работать — работай, слушай, что тебе говорят. Не хочешь — можешь на другое место переходить.

Башня крана с грохотом повернулась, заглушив Дусин ответ. Но через секунду башня остановилась, грохот сразу оборвался, и в наступившей тишине голос Дуси прозвучал сильно и резко:

— …и вот что я тебе еще скажу, Николай Федорович: ты мне не свекор. Есть у тебя жена, ну и смотри за ней… А в чужую душу не лезь. Стыдно — мужчина все-таки!

Она шагнула к лестнице, на секунду остановилась, точно намереваясь еще что-то сказать, но ничего не сказала и спустилась вниз.

Если Дуся работала молча и сосредоточенно, то Соня, наоборот, работала легко, весело, хлопотливо, перекликаясь и пересмеиваясь с грузчиками, добродушно задевая и поторапливая их. Держа руки на штурвалах и следя за движением стрелы, говорила:

— Люблю, когда грузчики — мужчины. И силы больше и смелости. Зацепишь его крючком — поежится, и все. А задень женщину… Такой крик подымет, обзовет по-всякому…

Она весело крикнула грузчикам:

— Ну вы, лодыри! Застрапливайте быстрее, чего ковыряетесь? — И удовлетворенно улыбнулась. — Гоняю я их, гоняю… А боятся…

Особенным ее вниманием пользовался старый седой грузчик Петухов. По причалу прошли закончившие смену девушки-грузчицы. Высунувшись из кабины, Соня крикнула:

— Петухов! Чего на девок засмотрелся? Невесту выбираешь?

Не оборачиваясь, протянула к Николаю руку:

— Дай-ка папиросу.

Николай вложил папиросу в ее ладонь, Соня всунула папиросу в гайку, обмотала куском пакли и кинула в трюм.

— Петухов, держи премию!

Гайку поймал другой грузчик, и она снова закричала:

— Петухову отдай! Петухову — ухажеру моему!

Ей, небольшой и хрупкой женщине, доставляло удовольствие командовать сильными и грубыми мужчинами. Она улыбалась, видя, как все отскакивают в сторону, когда она опускает площадку или поворачивает стрелу. Плавным движением она подымала площадку с мукой, так же плавно, без остановки, переводила стрелу на поворот и, дойдя до вагона, осторожно опускала вниз. Но Николай видел: она подымает груз слишком высоко и затем слишком медленно опускает. На этом она теряет время так же, как Дуся на паузах между операциями.

— Зачем высоко виришь? — сказал Николай. — Делай виру короче, а майну быстрее. Смелее в трюм бросай.

— А если кого площадкой по голове наверну, тогда как?

— Рассчитывай — и точно будет.

Он подошел вплотную к Соне, постоял, следя за грузом, затем легонько отстранил жену и взялся за рычаги.

Грузчики подцепили площадку. Натянув трос, Николай начал подъем, быстро прибавляя скорость и почти одновременно включая поворот. Площадка поднялась на полтора-два метра и пошла по направлению к трюму, продолжая одновременно подниматься, чтобы пройти над каютой, не задев ее. Описав в воздухе дугу, площадка по инерции дошла до люка и опустилась в трюм. Это было знаменитое движение Николая Ермакова. Три главные операции — подъем, поворот, спуск — он совмещал в одно плавное, непрерывное движение. Огромный, тяжелый груз летел в воздухе с такой стремительностью, что отдельных элементов этого движения даже не было видно.

— Как подняла площадку метра на два — включай поворот. Дошла до середины — опускай и доводи по инерции.

— Во всем сноровка нужна. — Соня встала к рычагам. — Вон Дуся смелее