Но у Бенни Хилла были чувства; и у меня, его духовного наследника, тоже. От любви и безнадежной тоски я заболел, потерял аппетит и почти не разговаривал с братом и его женой. Моя апатия раздражала маленького Сэма, который стал лупить меня по голове надувным молотком. Я даже не пытался защититься, понимая, что маленький агрессор имеет право выразить свое мнение.

Несколько дней Бен смотрел, как я упиваюсь своим горем, а потом отвел в сторону, чтобы дать братский совет.

— Встряхнись, тюфяк гребаный!

И ни слова больше… Вот он, братский совет!

Телефон зазвонил поздно вечером, когда я укладывался спать на продавленном диване. Натали приглашала выпить какао и выяснить отношения. Моя видавшая виды “мини” осталась в гараже на Шепли-драйв, поэтому я взял велосипед, на котором Рейчел иногда ездит за покупками. Фар на нем не было, так что пришлось ехать по тротуару. А еще велосипед оказался дамским… Итак, на дамском велосипеде, без фар, по тротуару я ехал в дом номер тринадцать, где любимая должна была решить мою судьбу. Разве не отличная (хотя и весьма тяжеловесная) метафора для описания положения западных мужчин на закате двадцатого века?

С ног до головы одетая в черное, Натали открыла мне дверь и жестом велела подняться на второй этаж. В груди затеплилась идиотская надежда: а что, если она задумала суперпримирение с черными шелковыми чулками и черными подвязками? Потом мы вошли в комнату, единственным источником света в которой были свечи в “Храме Джины”, и я понял: секс-финал не запланирован.

Показав на кровать, девушка велела мне сесть, а сама осталась стоять спиной к пылающим свечам. Их неровный свет, отражаясь о голые стены, жуткими отблесками играл на ее лице.

— Я приняла решение.

_ Угу… — хмыкнул я и объявил себе ожидаемый приговор: — “Гай, ты мерзкий шовинист. Знать тебя не желаю!”

— Нет, — с поразительным спокойствием покачала головой Натали. — Я не могу изгнать тебя из своей жизни. Ближе вас с Эриком у меня никого нет.

Тронутый ее добротой, я хотел встать, но девушка, подняв пальчик, остановила меня. Для меня ее невинное движение было страшнее раздувающегося капюшона кобры.

— Не прикасайся! — предупредила она. — Это правило останется в силе, пока ты не докажешь, что достоин физической любви. Не исключено, что этот момент вообще никогда не наступит.

— У-у-у, затрахаться!

— А вот этого тем более не будет! — с нажимом сказала Натали. — Ни объятий, ни поцелуев, никаких авансов и заигрываний с твоей стороны! До того момента…

— …который, возможно, вообще никогда не наступит, — подсказал я. — Понятно. Только зачем все это? Зачем любить, если нельзя даже прикоснуться?

— Ну, если не понимаешь, объяснять бесполезно!

— Что ты придумала? — раздраженно воскликнул я. — Нечто вроде “Дуэли университетов”[5], только без крови?

Натали пожала плечами, явно не поддаваясь на провокацию.

— Ты причинил боль многим женщинам, Гай. Я не могу вернуть тебя в свое сердце, пока ты не согласишься выполнить определенные условия. Будешь слушать или нет?

Я окинул ее возмущенным взглядом. Хотелось броситься вон из этого дома и никогда не возвращаться. Но я даже пошевелиться не мог. Натали такая красивая! Если бы видели ее, вы бы поняли.

— Ладно, — сдатся я, — выкладывай.

— Устрою тебе несколько испытаний. Сумеешь их пройти — вернешься в мое сердце.

— Как брат?

— Нет, как любовник.

Наверное, на моем лице мелькнула радость, потому что девушка поспешно добавила:

— Не надейся, что придется мыть посуду или выносить мусор. Нет, говоря “испытания”, я имею в виду кое-что посложнее. А по хозяйству ты всегда хорошо помогал!

— Ладно, что уж там… — скромно потупился я, радуясь хоть какой-то похвале в свой адрес.

— Помощь по хозяйству — это мелочи, — продолжала Натали. — Хочу, чтобы ты сделал для меня нечто более значительное: попробовал изменить жизнь окружающих и, возможно, в процессе изменился сам.

— В доме престарелых работать не буду!

— А кто говорил о доме престарелых? — вскинулась она. — Не перебивай!

Пришлось извиниться.

— Первое и второе испытания будут проходить одновременно. Итак, в качестве первого напишешь для “Современницы” правдивую статью о себе.

— Ариадна ее никогда не напечатает!

— Не важно. Правда остается правдой вне зависимости от того, попадет она в печать или нет. Просто расскажи, какой ты на самом деле.

— И что я должен написать? Как танцую по спальне голышом, зарывшись лицом в твои трусики?

— А ты когда-нибудь танцевал?

— Нет!

— Правду, Гай!

— Да, — тяжело вздохнув, признался я.

— Хорошо, — девушка одарила меня слабой улыбкой, — вот об этом и напиши. Вспомни все свои обманы и лицемерие, подробно расскажи о проступках. Пусть доверявшие тебе женщины увидят, какое ничтожество Гай Локарт.

Я чуть не задыхался от волнения.

— Ариадне это не понравится!

— Отлично, о ней тоже расскажи! Что ты думаешь о своей шефине?

— Она тупая, похожая на лошадь сучка. Но у Ариадны есть и положительные качества.

— В смысле, что она тебе платит?

— Ну да, — неохотно признал я.

— Считаешь ее сексуально привлекательной?

— Какое! На нее же без слез не взглянешь…

— Хорошо, хорошо, — одобрительно закивала Натали. — Обязательно об этом упомяни, ей будет очень обидно!

— Не понимаю… Ты хочешь, чтобы я был шовинистом?

— Ты и так шовинист, Гай. Я хочу, чтобы ты был честным. Раскрой свою истинную сущность перед теми, кто в тебя верил. Покажи, какими ублюдками могут быть мужчины. Больше никакого притворства! Принимаешь мое задание?

— Нет, то есть да… Конечно!

— Второе испытание связано с Джозефиной, которая, кстати, звонит тебе ежедневно.

— Неужели?

— Она ведь тебе неинтересна, правда?

— Угу…

— В койку ты бы с ней пошел, а в кино — нет.

— Ну, это от фильма зависит. Все, что сложнее “Снежной Королевы”, для нее непостижимо.

— Ты очень неприятный человек, Гай!

— Пожалуй, — признал я.

— Джозефина снимается в порножурналах?

— Не совсем порно…