Распределила фронты:

– Федя, ты слева, Маша, ты справа, я по центру. – И мы с включенными фонариками редкой цепью двинулись прочесывать клумбу.

Предполагалось, что мы делаем это тихо. Но наш доблестный участковый споткнулся о пивную бутылку и грохнулся в лопухи с таким треском, что я было испугалась – а не получим ли мы сейчас еще один труп, на этот раз, для разнообразия, знакомый. Пронесло: неуклюжий рыжий не убился, но на этом все наше везение и закончилось.

На шум в окошко выдвинулась бдительная баба Тося, в белой ночнушке под горло и очках с мощными линзами очень похожая на суровую полярную сову.

– Это кто здесь? – спросила она таким тоном, что можно было не сомневаться: неважно – кто, хоть мирные дворовые алкаши, хоть инопланетные агрессоры, на орехи достанется всем без исключения.

Тут Шаляпин, спасибо ему, принял удар на себя, вызвавшись на расправу добровольцем:

– Это я, ваш участковый!

– А ну, покажись, какой ты участковый! – не поверила ему на слово опытная защитница неприступных рубежей.

Федя послушно повернул мобильник, направив себе в лицо фонарик, а лучше бы не делал этого, потому что морда в мощной голубой подсветке у него образовалась на диво жуткая – инопланетные агрессоры обзавидовались бы.

Баба Тося в страшном чудище симпатичного участкового предсказуемо не признала, пообещала вызвать полицию и чем-то пугающе загромыхала в кухне. Пришлось мне выйти из тени, подать голос и лично заверить боевитую соседку, что под ее окном ничего предосудительного не происходит.

– Мы тут… э-э-э… прикидываем, как будем устанавливать камеру наблюдения, вот что мы тут!

Про камеру бабе Тосе было интересно, она сменила гнев на милость и, выслушав сбивчивый рассказ о нашей задумке (поставить камеру в приватном порядке, без привлечения средств жильцов, чтобы охранять бельевую площадку), инициативу одобрила. Сказала:

– Давно пора! А то у меня на днях простынку сперли такую добрую, льняную, ее еще мама мне в приданое складывала, а я уже перед свадьбой сама на ней вензеля вышивала…

– Какие вензеля? – перебила я и затаила дыхание в ожидании ответа.

– Две буковки прописью – «А» и «Г», Антонина, стало быть, Громыко, – баба Тося вздохнула. – Я ж по первому мужу Громыко была, это потом уже стала Петровой, а потом еще Храповой.

– Мужей, значит, она меняла, а простыню нет, – проворчала Машенька, прячущаяся за виноградной шпалерой.

Притворяясь, будто измеряем площадку шагами, мы с Шаляпиным исходили всю лужайку, но ничего особенного не обнаружили. Если нынче днем и прятался где-то в траве очередной фрагмент неизвестного тела, то к вечеру и он тоже исчез.

Утомленные и недовольные, мы с Машенькой расстались до утра, а с Шаляпиным – без уточнения даты и времени следующей встречи.

Хотя я не сомневалась, что приставучий рыжий от нас, вернее от прекрасной Машеньки, легко не отвяжется.

Утро началось небывало: я осталась без завтрака!

И это в родительском доме, где корма всегда такие обильные и сытные, что запросто веришь в историю о толпе голодных и семи хлебах! Наш папуля, пусть он вовсе не безгрешен, вполне мог бы повторить это библейское чудо. Хотя и ему потребовалось бы некоторое время на подготовку.

Увы, как раз времени и не было: я снова опаздывала.

– Не уходи! Постой! – драматичным жестом, как в опере, заломил руки папа, впадая в бездну отчаяния. – Я сделаю тебе омлетик с рукколой!

– Сделай лучше этой рукколой ата-та по чьей-то мохнатой попе, – посоветовала я, вбивая ноги в туфли. – Это же надо – употребить плотный завтрак на четыре персоны в одну наглую морду!

Барни-Гуся, чья наглая морда собственно и имелась в виду, правильно оценив мой тон как недоброжелательный, тявкнул что-то в свою защиту, но папуля, жестоко скомпрометированный как кормилец семьи, принял мою сторону:

– Да, Гусар, сутки в карцере тебе обеспечены!

– Надеюсь, собачий карцер у нас будет не в санузле, – высказалась, без спешки следуя в означенное место, бабуля. – Потому что мне возраст и здоровье не позволяют подолгу обходиться без посещения этого помещения…

– Отличная рифма, ба, спасибо. – Я оценила и мысленно сохранила «про запас» это ее складное «посещение – помещение»: авось и пригодится для какого-нибудь рекламного стишка. – Все, граждане и буржуазия, пока, я побежала!

Прожорливая буржуазия прощально тявкнула, а граждане ничего мне не ответили, потому как сошлися и заспорили, куда девать собаченьку, сожравшую бессовестно наш завтрак в семь утра. В сортире запереть ее иль выдворить на лоджию, где кактусом подавится прожорливый гав-гав? А может быть, достаточно беседы разъяснительной, собачка ведь смышленая и быстро все поймет…

Ой, что-то понесло меня – да некрасовским стихом, а ведь отечественная классика натощак – это прямой путь к гастриту!

Секунду помедлив за дверью отчего дома, я приняла решение и побежала не вниз, а вверх: у Кулебякина в холодильнике была колбаса, я видела ее там, когда вставала ночью попить холодной водички после жарких утех. И пес у Дениса воспитанный, он хозяйскую колбасу без спросу не ест, так что мне наверняка дадут кружочек «Докторской» – сойдет за завтрак. Вообще говоря, и колбаска и сырок имелись и у нас дома, в отчем, так сказать, холодильнике, но в присутствии папули домочадцам непозволительно было «кусочничать».

– Дениска, дай колбаски мне! – ворвавшись к милому, который тоже уже готовился уходить на работу, потребовала я. – У нас беда нежданная: собака некультурная наш завтрак сожрала!

Милый поглядел на меня опасливо. Понятное дело, не ждал с ранним визитом чтеца-декламатора.

– Не обращай внимания, один кусочек «Докторской» – и снова буду в норме я, а хлеб и масло есть? – Я удачно совместила в одном четверостишии заверение и вопрос, но благодарная публика притормаживала, так что бутерброд я себе соорудила сама. – Спасибо, до свидания, бегу, нельзя опаздывать…

С бутербродом в руке я вымелась из квартиры и уже на лестнице услышала задумчивое кулебякинское:

– Кому живется весело, вольготно на Руси?

Судя по тону, Кулебякин хотел сказать, что не ему. Подумаешь, нежный какой!

А вот мне полегчало. Хлебушек с маслом и колбасой – это, конечно, не изысканный завтрак, зато вкусный, сытный и удобный в употреблении.

Я расправилась с бутербродом на бегу и, отряхнув крошки, с ходу запрыгнула в троллейбус.

В офисе меня нетерпеливо дожидалась Машенька. Сидела за своим столом, как в засаде, буравя пристальным взглядом дверь – когда я распахнула ее, испытала такое чувство, будто напоролась грудью на двустволку!

– Что? – Я все же не попятилась, нашла в себе мужество шагнуть в кабинет.