В протоколах секретариата МГК ВКП(б) сохранился листок с типографской надпечаткой: «Секретно. На голосование вкруговую». Это значит, что Жиленкова на заседание не приглашали, а вопрос решили заочно. Отцы города его прекрасно знали. Результаты голосования — «за» подписи всех секретарей горкома. Против никого.

Через неделю, 7 января 1941 года, бюро горкома во главе со Щербаковым утвердило решение секретариата. Пункт 66-й гласил:

«О первом секретаре Ростокинского РК ВКП(б):

Утвердить первым секретарем РК т. Жиленкова Г.Н., члена ВКП(б) с 1929 года, освободив его от обязанностей второго секретаря Ростокинского РК ВКП(б).

Просить ЦК ВКП(б) утвердить настоящее решение».

Первый секретарь московского райкома партии — номенклатура ЦК.

После начала войны Георгий Жиленков, как и многие партработники, ушел в армию. Ему присвоили сразу звание бригадного комиссара и утвердили членом военного совета 32-й армии. Члены военного совета в первую очередь призваны были контролировать военачальников. Без их подписи приказы командующего были недействительны.

Надо отметить, что первые секретари столичных райкомов котировались высоко. Секретаря Днепропетровского обкома Леонида Ильича Брежнева тоже произвели в бригадные комиссары, но должность дали поскромнее.

В 32-й армии за несколько первых месяцев войны трижды меняли командующего! Когда Жиленков прибыл в армию, ею командовал генерал-лейтенант Николай Кузьмич Клыков. В августе его перебросили в другую армию. 32-ю принял генерал-майор Иван Иванович Федюнинский, но в сентябре и он получил новое назначение. Армию возглавил генерал-майор Сергей Владимирович Вишневский. В тяжелейшие летние месяцы сорок первого командармы даже не успевали освоиться на новом месте.

В октябре сорок первого 32-я армия Резервного фронта попала в окружение под Вязьмой и погибла. Ее заново сформируют в марте 1942 года… А Георгий Николаевич Жиленков считался пропавшим без вести. В реальности 14 октября он оказался в плену вместе с офицерами штаба (командарм Вишневский тоже был пленен).

Жиленков, вероятно, самый высокопоставленный политработник Красной армии, пожелавший служить немцам.

— Это парадоксально, — говорил своим новым соратникам бывший первый секретарь райкома партии, — но в чужом, враждебном мире, в плену я впервые почувствовал себя свободным человеком. Я, партийный работник, имевший все шансы стать членом Центрального комитета партии! Что же должны были чувствовать простые люди? То, что они думали и чувствовали, я узнал за те дни, когда скитался с ними по лесам и потом работал у немцев. Я даже не подозревал, как сильно простой человек, рабочий или крестьянин, ненавидит партию. Только теперь я узнал все, потому что впервые за мою жизнь мы могли свободно говорить и говорили — и где? В плену! И еще одно — у меня нет никакого желания провести остаток моей жизни в концлагере, в Сибири. А для этого достаточно провести только несколько часов у немцев — вот как нам доверяет партия, даже тем, кто отдал ей все силы.

У Власова Жиленков занимался знакомым делом. Он возглавлял главное управление пропаганды. В его подчинении были редакции газет «Воля народа» и «Доброволец» и радиостанция. Газеты проходили через строжайшую цензуру немецкого министерства по делам восточных оккупированных территорий, а потом еще и главного управления войск СС.

Жиленков обзавелся красивой виллой, адъютантом, хорошенькой секретаршей, чья истинная роль ни у кого не вызывала сомнений. Даже в окружении Власова, где собрались не ахти какие моралисты, бывшего первого секретаря столичного райкома партии считали абсолютно беспринципным человеком.

А что же Сталин? Вот в те дни, когда очень многих охватывали отчаяние и страх, когда люди, как никогда, нуждались в поддержке, мысли москвичей точно обращались к Сталину. Где он? Почему молчит?

После войны маршал Жуков рассказывал военному историку Виктору Александровичу Анфилову, как в октябрьские дни его привезли к Сталину на ближнюю дачу. Георгий Константинович вошел в комнату и невольно стал свидетелем разговора Сталина и Берии.

Вождь, не замечая появления Жукова, продолжал говорить наркому внутренних дел, ведавшему внешней разведкой, чтобы тот, используя свою агентуру, прозондировал возможность заключения мира с немцами в обмен на территориальные уступки.

В свое время Ленин, чтобы остаться у власти, пошел на заключение Брестского мира, отдал немцам чуть не полстраны, да еще и заплатил Германии огромную контрибуцию золотом. Так что Сталин вполне мог повторить стратегию Ленина.

Другое дело — нужен ли был мир Гитлеру? В октябре сорок первого он пребывал в уверенности, что с Красной армией покончено. Зачем ему соглашаться на часть советской территории, если он может оккупировать всю страну?

Генерал-лейтенант госбезопасности Павел Анатольевич Судоплатов рассказывал впоследствии, что это он получил от Берии указание связаться с немцами. В качестве посредника был избран болгарский посол в Москве Иван Стаменов. Болгария была союзником Гитлера, но болгарский посол являлся давним агентом НКВД.

Судоплатов встретился с послом в специально оборудованном кабинете в ресторане «Арагви» и сообщил, что Москва хотела бы вступить в секретные переговоры с немецким правительством. На этом, кажется, все закончилось.

Болгарский посол не спешил связываться с немцами. А тем временем контрнаступление советских войск под Москвой наполнило Сталина уверенностью, что он выиграет эту войну, разгромит Германию и накажет Гитлера. Теперь уже два вождя думали только о том, как уничтожить друг друга…

А в те октябрьские дни Сталин молчал. Его голос москвичи и вся страна услышали только 6 ноября, когда он выступил на праздновании очередной годовщины октябрьской революции, а на следующий день произнес краткое слово на параде.

Аркадий Первенцев: «Загадочный и решительный человек всегда уверял страну, что мы в состоянии разбить любого противника. Но пока эти слова расходились с практикой борьбы… Если это бахвальство, не основанное на разуме и трезвом расчете, то зачем тогда было неверно информировать и тем разоружать страну?..»

Услышав оба выступления Сталина, Первенцев записал в дневнике:

«Страна неминуемо катится к гибели! Так думают даже военные. Что может говорить этот шестидесятитрехлетний грузин из далекого местечка Гори? Он, полководец полков, оставивших цветущую часть России, полководец, которому изменили многие его командиры и продали свою шпагу врагу! Как отчитается он в крови и страданиях, в обманутых надеждах?

И вот я слышу твердые и беспощадные слова: «Гитлеровской Германии осталось жить полгода, ну максимум год».

Россия находилась пока под гипнозом Сталина, и это было хорошо. Если бы распался этот гипноз, полки бы побежали, партбилеты полетели в печи, расцвели бы предательство и дезертирство…»

Многие и по сей день уверены, что страна выстояла только благодаря Сталину, что, если бы не вождь, проиграли бы войну. Многие вообще верят в мудрость и прозорливость Сталина.