Один из выживших ползет к реке, у него черная зияющая рана между ног, брюки порваны; он соскальзывает в реку, его тело мечется в воде, которая останавливает судороги. Из глубины воды, к медным камням, солнечным лучам и кровавым пятнам, скользит уж.

Амиклея обмывает трупы, сваленные в ее бараке. Мыльная вода забрызгала оба разбитых окна. На заре Амиклея обшаривает кучи отбросов и тростник на берегу реки; она выгребает из-под соломы, снарядных ящиков и покореженных остовов машин маленькие тела; утопленные, со вспоротыми животами, перерезанными горлами повстанцы между грязными лианами и гниющими стволами, где их обкусывают рыбы и крысы. Она нагружает телами свою тележку, поднимает ее к бараку, затем сбрасывает их на козлы, стоящие под окном барака; она снимает с трупов лохмотья, стирает и чинит; она обмывает с мылом нагие тела, осыпает их едва раскрывшимися цветами, чтобы их сок пропитал мертвых. Смытая водой кровь с недавно убитых стекает на земляной пол под козлами: Амиклея поднимает член, намыливает яйца; мыльная пена разъедает ей глаза, коленная чашечка скользит под ее ладонью, пальцы другой ладони запутались в пряди волос в паху, кусок мыла скользит по настилу под ягодицы трупа.

Амиклея сбривает пушок со щек юных повстанцев. В полдень она засыпает, упершись головой в настил — волосы раскиданы по бедру молодой проститутки; та была слишком жестоко лишена невинности, а утром выброшена в выгребную яму вместе с отбросами. С наступлением ночи Амиклея укладывает причесанные, одетые, с зашитыми ранами трупы на тележку, катит ее к реке, на берегу роет могилу; мухи и птицы облепили трупы, соскальзывающие со склоненной, стоящей на оглоблях тележки, раны раскрываются, лохмотья краснеют; дно свежевырытой могилы заплывает илом; Амиклея срывает сухой тростник и бросает вниз, на ил; потом она поднимает, одно за другим, тела и опускает в могилу; голова трупа скатывается по ее руке, Амиклея укладывает тело на устланное сухим тростником дно, стирает с бледного лба птичий помет, целует под закрытыми веками окаменевшие глаза. Пурпурники склевывают насекомых в разрытой земле.

Потом Амиклея моет повозку в реке; рыбки скользят по оглоблям, играют в осях и спицах колес. Амиклея привязывает тележку к щеколде двери барака. Ночью, лежа среди нагих трупов, кровь которых капля за каплей стекает с настила, она засыпает. Кмент, опершись на торчащую оглоблю, смотрит на груди Амиклеи; он глубоко дышит в лунном свете, его волосы окроплены розовой кровью. Кмент стучит пальцем в стекло, потом свистит. Амиклея открывает глаза:

— Я хочу молока.

Он входит, обнимает Амиклею, его рот переполнен вином и пивом, он выблевывает их через плечо на спину Амиклеи, она укладывает его на настил, берет жбан, наливает молоко в кружку, Кмент приподнимается на локте, подносит губы к краю кружки, пьет; сгусток крови всплывает из глубины и прилипает к губе; Кмент плюется, швыряет кружку в стену, плюется. Хватает себя за горло:

— Кровь, кровь, везде кровь. Твои волосы растут из крови, ты превращаешь кровь в молоко. Ты пьешь кровь убитых.

Молоко стекает по стене на раскладушку. Сгусток крови висит на подбородке Кмента и раскачивается, когда парень кричит. Амиклея обходит козлы; между ягодиц одного из повстанцев, повешенного, торчит кусок кала; в нем роется пурпурник. Амиклея проводит рукой по бритой голове, по следу от веревки на твердой шее. Кмент перекатывается по земляному полу, ползет, хватает Амиклею за ноги, его грудь в луже крови, его зубы вцепились в ножки козел.

— Дай мне твоего молока. Дай.

— У меня нет его больше. Оно пропало, когда они убили моего ребенка там, в Септентрионе.

— Я твой сын. Дай, я поглажу твою грудь, твой живот, молоко появится, чтобы напоить меня.

Всю ночь он плюется, притиснув Амиклею к стене, он швыряет ее на трупы, кусает ее, щиплет за низ живота и грудь; он давит ее, лижет ей шею и горло, упирает кулак ей в живот. Она со сгустком крови, налипшим на губе, чувствуя голой спиной холодный член одного из убитых, позволяет парню терзать себя; задерживая дыхание, глотает его плевки. Лишь утром он уснул на ней; в озаренный барак впорхнули птицы, осколки окон заблестели, свежий ветер охладил ее плечи и слезы на ее глазах. На соске сверкнула капелька молока. Тогда, разбудив парня ударом колена, она забылась сном; Кмент в полусне открывает губы, его язык слизывает каплю молока с отвердевшего соска; после он засыпает, и, стоит ему застонать или повернуться во сне, тычется языком в сосок.

Амиклея спит в постелях агонизирующих и помогает им умереть. Она также прячет разыскиваемых повстанцев, те сдерживают дыхание под кучей наваленных на них трупов; солдаты уважают Амиклею, по приказу губернатора они привозят ей муку и сахар. Бывают вечера, когда сахар блестит на губах всех детей нижнего города, их желудки набиты мукой; ее едят сырой, засунув голову в мешок. Вот Амиклея одна в своем бараке, освободив и помыв настил, ждет Джафара. Повстанец, командующий речным округом, сутенер тридцати женщин, Джафар в день доставки муки и сахара навещает Амиклею. Он уносит мешки в горы, где расположились лагерем его летучие отряды. В бараке он взвешивает, выбирая, мешки, пистолет и кинжал бьют по его бедрам. Амиклея удерживает его за руку, за талию, он отталкивает ее; в руке у него ружье, он оборачивается, козырек затемняет его глаза, волосы прядями торчат из-под надвинутой на лоб фуражки; гимнастерка в талии плотно стянута и складками лежит на бедрах и ягодицах; Джафар хватает испачканной в муке рукой ворот блузы Амиклеи, трясет ее, свободную ладонь запускает в мешок, мука сыпется между его пальцами. Под смятой гимнастеркой с вывернутыми карманами он носит свитер, а под ним прячет овечью шкуру, украденную у оккупантов; от этого его руки, плечи, грудь кажутся толще, шерсть колет ему шею…

Амиклея проводит рукой ему по спине, он вздрагивает, поворачивает голову, упирается губами, покрытыми сахаром и мукой, в щеку, в волосы Амиклеи, прижимает женщину к своей груди, жесткой от гранат и патронов, рассованных по карманам, кусает ее губы, зубы, его львиная голова крутится, сокрушая плечи Амиклеи, его лапы рвут мокрый от пота клубок из плоти, волос и ткани — ее тело. Солнечные лучи исполосовали спину и ноги Джафара; он кричит, изрыгая пену на лицо Амиклеи, ее плечи, ворот ее блузы; она не в силах разжать его губы, поднять глаза, шевельнуть щекой, откинуть голову; клочья пены блестят на ней, Джафар слизывает их, тяжело дыша сверху. Так хищник покрывает слюной свою добычу. Джафар сжимает ее бедра своими крепкими от долгих переходов ногами, он опрокидывает ее на раскладушку, залитую молоком, ткань трещит под их телами, пружины натянулись, стойки из дерева и алюминия прогнулись, планка в изголовье кровати выскочила под тяжестью их яростных голов; Амиклея, задыхаясь, вцепилась в обсыпанные мукой патлы Джафара, ногти рвут камуфляжную ткань фуражки; приподнявшись, она отталкивает голову Джафара; тот одной рукой расстегивает ширинку, другой, втянув живот, рвет платье Амиклеи от бедра до бедра, своими сладкими плевками он слепит ее глаза; он крутит головой, освобождаясь от вцепившихся в нее пальцев, как лошадь от удил. В разбитое стекло стучат обрывки картона. Ночной ветер поднимает пыль вокруг барака; прожекторы освещают окна борделей, сплетенные тела людей в сумраке уборных, на грязном полу, ведра, тазы, умывальники, зеркала, стальные вешалки для полотенец, загаженные перегородки, складки приоткрытых занавесок с дрожащими на них прозрачными каплями спермы: