– Какой идиот направил этого больного к нам, в нейрохирургию? (И ведь знал – кто этот идиот!)

– Вообще-то, я и направил, – буркнул заведующий.

– Так вот! У больного туберкулез. Туберкулезное поражение оболочек мозга и самого мозга. Видали, какие ресницы? На полметра! Склеры глаз – как у младенца, глаза – блестят. И всегда – легкий румянец.

Заведующий взвился:

– Генрих Александрович! Мы еще по ресницам диагнозы не ставили!

– Дело ваше, но я свое мнение уже записал. А далее – как хотите.

* * *

Рабочий день закончился. Я достал бутылку «Каспия» о пяти звездах, яблоко. Попросил в процедурке две мензурки, в которых больным дают микстуры. Праздничный стол накрыт! Выпили по чуть-чуть. Генриха повело:

– Видал, как взвился бугор? Думать не хочет. Всё давай-давай: ангиография, пневмоэнцефалография… И резать, резать!

Выпили ещё по одной. Генрих продолжал:

– Чтобы поставить диагноз ОРЗ, нам ведь не нужны сложные анализы, рентген и прочая чушь. Посмотришь, а больной чихает, сопли у него ручьем, глаза – красные, горячий лоб… Вот и диагноз. Или хромает человек, и опытный ортопед-травматолог уже по походке понимает, что у больного сломано. Значит, и у опухолей головного мозга должны быть простые признаки, и мы их видим, но не понимаем, не трактуем. Ходи, смотри, пересматривай. Ходи на вскрытия. Я ведь всегда хожу. Не верю я шефу и его «находкам» на операциях… Да и патологоанатомам все меньше верю! Спелись эти голубчики давно!

– Ох, Генрих Александрович! Опять посадят.

В это время в дверь постучали условленным стуком. Вошел главный врач. Еще полгода назад он был нашим заведующим, но сейчас – вознесся!

Генрих засуетился:

– Вот тут мы, В. К., больного обсуждаем…

– Я так и понял, – сказал главный и вышел вон.

Через пять минут он вернулся, неся в руках бульонную чашку. Поставил на стол:

– Наливай!

Генрих стал лить коньяк в чашку, тревожно посматривая на главного.

– Вам сколько?

– Ты что, краев не видишь, окулист?

Взял полную чашку обеими руками и понес прочь, боясь расплескать.

У порога обернулся и сказал:

– У меня кабинет – прямо под вами, на одном стояке. Не ссыте вы, ради бога, в раковину: такая вонь идет, и всё – ко мне! Посетители нервничают.

– Это не мы! – возбудился Генрих. – Сами страдаем. Это мамки из детской хирургии горшки выливают в раковины.

Главный ушел. Генрих посуровел:

– Опять обпил! Говоришь, что я опухоли носом чую?! Лучше бы я выпивку чуял, как наш главный! Всегда, как только первую выпьем – он уже тут как тут!

Хрен с ним. Ты что думаешь о мальчонке из шестой палаты? Тот, у которого опухоль мозжечка.

– Что теперь думать! В среду – операция.

– Мальчишке угрожают «сардельки»…

Я знал этот пунктик Генриха: он считал, что тогдашний заведующий нейрохирургией оперирует плохо. И. Т. был хорошим человеком и прекрасным организатором. Был упорным и целеустремленным.

В семнадцать лет получил черепно-мозговую травму. После излечения решил, что станет нейрохирургом. Семь раз поступал в мединститут. Поступил на восьмой раз. Недавно защитил кандидатскую. Но умом не отличался, и мануальные его способности, в самом деле, были не на высоте. Пальцы имел толстые, на короткой массивной лапе. Вот отсюда – «сардельки».

– Может быть, сказать мамаше, чтобы сваливала, пока не поздно, в Бурденко. У меня ведь там знакомых выше крыши. Могу позвонить, чтобы приняли сразу, без волокиты. Мальчонке ведь лучше, я думаю, сначала шунт поставить и облучать. Если компенсируется – можно думать о чем-то радикальном… Вторым этапом. А так… Помрет.

– Может быть, лучше с Иваном поговорить?

– Бесполезно! Я и ругался с ним, и дрался, и кляузы на него писал… Да-да – кляузы! А хули?! Я ведь не анонимки писал! Всегда ему читал их вслух, прежде чем отправить по адресу. Раб цифири! Лишь бы в отчетах покрасоваться! Мы то, мы сё! Говорит, что мы должны всё оперировать, иначе ни инструментов нам не закупят и томографа не видать, как своих ушей! Получается, что сейчас гробим больных, чтобы вылечивать других пациентов в светлом будущем!

– Не знаю, Генрих Александрович! Мальчика жаль, но вот так, за спиной – тоже нехорошо.

* * *

На следующий день, на утренней планерке, доложили, что мать мальчика из шестой палаты вечером собрала вещи, вызвала такси и вместе с сыном – уехала. Сестры слышали, как она переговаривалась с мужем по телефону и просила его взять билет на самолет до Москвы. Генрих внимательно посмотрел на меня, подмигнул и отвернулся к окну.

Целитель из Заюково Адам говорит, что проще всего лечить женские болезни: женщина должна сменить место жительства, работу и мужа – любая напасть тут же отступит.

– Слушай, Липкин! Это что за пушистая студентка с голыми коленками сидит за твоим столом в ординаторской?! И все пишет, пишет… Второй час. Опять? Коллектив больше не станет терпеть твоего распутства! Что – пятый развод грядет? Я ведь стукну Маринке для твоего же блага!

– Что, понравилась? Только это никакое не распутство, а консультант-онколог. Вы же сами три дня назад крышу поднимали: «Почему Полуэктова до сих пор онколог не посмотрел?!» Вот вам и онколог!

– Что?! Эта принцесса – онколог?! Откуда?

– Оттуда! Я им три заявки посылал, а они всё не ехали. Позвонил и нарвался на Зенкевича. Вежливо я ему говорю… Что вы смеетесь? Гадом буду! Что бы он вам там ни говорил, но я с ним очень вежливо разговаривал! «Какого черта – говорю, – твои бездельники нашего больного третий день не смотрят? Забыл, как мы вас от прокурора отмазывали, когда вы аденому гипофиза за полип в носу приняли и успешно удалили его с последующим естественным исходом?» Не, он вежливый… Иудей как-никак… Говорит: «Прошу прощения, это наша недоработка! Сегодня же к вам сама Сидорова приедет!» Ну я думал, он Светлану Федоровну пришлет, а приехало вот это! Может быть, это Светланы Федоровны дочь?

– Светкину дочку я с пеленок знаю! Умная девочка, не чета нам с тобой: в хирургию не пошла. Лечит больных разговорами. «Психолог» называется. Какая-то хитрая у нее методика… Учит, короче, безнадежных больных любить свою болезнь и смотреть на свой ужасный конец с оптимизмом и позитивом.

– Так, может быть, эта Сидорова и есть – психолог? Во как долго пишет! Онкологи, они ведь как – тыр-пыр-восемь дыр и: «Четвертая стадия, четвертая клиническая группа, неоперабельно, инкурабельно, в лечении у онколога – не нуждается и наше вам с кисточкой!» Потом у больных визитки похоронных бюро находим: «Венки. Памятники в бюджетном варианте и по индивидуальному заказу. Наши цены Вас приятно удивят! Помывка трупов круглосуточно – бонус!»