поля, Поволжья, Приуралья и Сибири. Народ двинулся из насиженных веками городов и весей нечернозёмной, лесной полосы, холодной зоны рискованного земледелия на плодородные чернозёмы, в тёплые края, к берегам южных рек и морей, на необъятные просторы – в леса и степи Сибири.

Правда и государство было заинтересовано в колонизации, в освоении этих территорий. О «подрайских землицах», лежавших на восточных и южных рубежах страны мечтали тысячи дворян и детей боярских, стремившихся получить там поместья и обеспечить землю рабочей силой. Однако неуправляемый колонизационный процесс шёл в разрез с задачами возрождения пошатнувшейся финансовой системы и проб «заповедных лет». Русское правительство еще не выработало той универсальной формы управления, которая могла бы сочетать и учитывать все факторы этого формирующегося процесса. Традиции и законы быстро устаревали в новых условиях. Правительство было не готово к этому и спонтанно искало выход. Грядущее во всей полноте рождало и являло эту проблему перед правящей элитой молодой России. И это тоже стало одной из причин нарождавшейся Смуты.

Но жизнь брала своё. Система прикрепления крестьян к земле, а посадских людей к своим дворам (закрепощение) оказалась недостаточно гибкой. Из года в год число «заповедных лет» неуклонно росло. Вместе с тем множились и споры из-за крестьян. Клубок тяжб запутывался. Разлад внутри феодального сословия усиливался. Приказный аппарат оказался перегруженным. Однако неконтролируемый властью отток пассионарной части работоспособного населения на южные и восточные окраины растущей страны давал выход накопившемуся недовольству простого народа, несшего на своих плечах нелёгкое государственное и помещичье тягло. И это замедляло, отодвигало в грядущее всплеск недовольства и приход Смуты.

«То, что учёным не удалось отыскать закон об отмене Юрьева дня, нисколько не удивительно, – писал маститый историк Р. Г. Скрынников. – Значительная часть архивов XVI в. исчезла бесследно… Эта странная неудача может иметь лишь одно объяснение: разыскиваемый указ, по-видимому, никогда не был издан… Но своим Судебником Иван IV подтвердил Юрьев день, на его время пришлись последние десятилетия крестьянской „воли“.

* * *

Сыграть зловещую роль крепостника суждено было Борису Годунову. Авторы исторической справки 1607 года утверждали, будто благочестивый царь Фёдор закрепостил крестьян „по наговору“ Бориса. В действительности всё произошло несколько иначе. Сместив фактического соправителя дьяка – Андрея Щелкалова, Борис присвоил плоды его многолетних усилий. Через три года после отставки дьяка Годунов облёк установления Щелкалова о пятилетнем сроке сыска крестьян в форму развёрнутого законодательного акта. Издание закона 1597 года означало, что система мер по упорядочению финансов окончательно переродилась в систему прикрепления к земле. Таким был механизм закрепощения многомиллионного русского крестьянства».

Р. Г. Скрынников неоднократно встаёт на путь однозначного толкования становления системы крепостнических отношений. В объективе его умозаключений исключительно крестьянство. Неужели система крепостнических начинаний не коснулась других сословий? Почему он забывает о сотнях тысяч представителей посадского люда? Почему он не упоминает о сложностях положения десятков тысяч служилых, боевых холопов? Почему не задаётся вопросом об условиях и трудностях государевой службы, нуждах и обязанностях сотен тысяч казаков, стрельцов, детей боярских, дворян? Ведь все эти торгово-промышленные и военно-служилые сословия были вовлечены в общий, новый, широкомасштабный водоворот колонизации южных и восточных окраин страны, напрямую связанный с рождением крепостнической системы.

Крепостнический курс, несомненно, доставил Борису Годунову широкую поддержку со стороны поместного дворянства. Закон от 25 апреля 1597 года превращал в кабальных людей довольно широкий слой «добровольных холопов» – военных слуг, служивших у именитых и богатых дворян, бояр. «Боевые холопы» – этот военный люд, служивший «без крепостей» больше полугода, отныне терял право свободного ухода от своего хозяина. Следом правительство царя Феодора опубликовало указ о сыске беглых крестьян 24 ноября 1597 года. Крестьяне, бежавшие от своего помещика «до нынешнего году за пять лет» подлежали возвращению «по суду и сыску с женами и детьми и со всеми животами» на прежнее место жительства. Новые дела о побегах, имевших место до переписи 1592 года, не подлежали рассмотрению. Хотя крепостной закон 1597 года и был издан от имени последнего представителя уходящей династии, современники отлично знали, от кого исходил именной указ. Правда, государь Феодор Иоаннович доживал тогда свои последние дни.

* * *

Царь Феодор умер 6 января 1598 года. Он не «совершил» по себе «духовную»[34]. Борис Годунов не исполнил устную волю покойного относительно царицы Ирины и попытался закрепить за ней царский венец. Тотчас после кончины мужа Ирина издала закон о всеобщей амнистии. Из тюрем и острогов без промедления выпустили всех опальных изменников, татей, разбойников и прочих «сидельцев». И это сильно обострило внутреннюю ситуацию в стране. Патриарх Иов, поддерживающий Бориса, стремясь обеспечить спокойствие в стране, разослал по всем епархиям указ целовать Крест царице. Текст её не был вполне понятен народу, ибо призывал принести клятву на верность патриарху Иову, православной вере, правителю Борису и его детям. Но в Москве многие «важнейшие не захотели признать Годунова великим князем», да и в уездах не все целовали Крест «новому великому князю».

В правление царя Феодора – его жену, урождённую Годунову, охотно именовали «великой государыней». Но такое звание неравнозначно было царскому титулу. До Смуты и после неё цариц не только не венчали на царство, но и не допускали к участию в том сакральном и величественном обряде. Ирина наблюдала за венчанием Феодора с хоров Успенского собора. Не будучи венчанной особой, связанной с подданными присягой, Ирина не могла стать ни источником и носителем власти, ни передать её брату Борису.

Испокон веку в православных храмах пели «многая лета» митрополитам и Великим князьям. Патриарх Иов нарушил традицию и ввёл в богослужение чествование царицы-вдовы. Многие монахи-летописцы сочли такое новшество неслыханным. «А первое богомолие за неё, государыню, а преж того ни за которых цариц и великих кнеинь Бога не молили ни в октеньях, ни в многолетье», – записал один из таковых. Однако первый русский патриарх постарался утвердить взгляд на вдову-царицу как на законную носительницу самодержавной власти. Но ревнители благочестия, и среди них дьяк Иван Тимофеев, осудили его старания, как «бесстыдство» и «нападение на святую Церковь».

* * *

Вдове-государыне Ирине долго не спалось. Лишь под утро, когда на дворе после ростепели и капели, ударил мороз, а на чёрном небе проявилась и выступила полная, яркая, бело-голубая луна, она глубоко задремала. И в этой дрёме ей послышалось, что кто-то вошёл в покои…

Ирина приоткрыла глаза и увидела, как помолодевший, выздоровевший и посветлевший после болезни и смертных страданий Феодор лёгкой поступью прошёл вдоль опочивальни и присел на стульце в сажени от жены. Он принёс с собой какой-то