Менее чем через год, уже после падения Франции, Гиммлер сам описал то, что он тогда думал и чувствовал. Сохранились рукописные черновики лекции Гиммлера, прочитанной им 13 марта 1940 года на выступлении перед верховным армейским командованием, в которой рейхсфюрер ясно определил политику в отношении Польши: отныне, утверждал он, славяне будут пребывать под германским руководством; их жизненное пространство должно быть таким, чтобы они никогда больше не смогли атаковать Германию в период ее слабости; их нечистая кровь не допускает смешения рас. «Казнить всех потенциальных лидеров Сопротивления, – писал Гиммлер своим мелким, угловатым почерком. – Сурово, но необходимо. Проследить за этим лично… Никаких тайных жестокостей… Суровые наказания в случае необходимости… Грязное белье нужно стирать дома… Мы должны быть суровыми, это наш долг перед Богом… Миллион рабов – как с ними обращаться».

В страшную зиму 1939/40 года множество мужчин и женщин были выброшены из своих домов во исполнение плана принудительной эмиграции, к которой не было сделано никаких приготовлений. Бессердечные приказы передавались по цепочке из кабинетов Гиммлера и Гейдриха, покуда не достигали Групп действия на местах, готовых исполнять любые приказы, не задумываясь о последствиях. Более 250 тысяч лиц немецкого происхождения, которые жили на территории Польши и оккупированных русскими Прибалтийских стран, были, по соглашению с СССР, переправлены в оккупированную немцами часть Польши, в то время как вдвое большее число евреев и славян должно было, по приказу Гиммлера от 9 октября, переселиться на Восток, чтобы освободить место для немцев. Позднее, к 1943 году, количество перемещенных возросло до 566 тысяч этнических немцев, привезенных с востока, и полутора миллионов выселенных поляков и евреев7. В ноябре Гиммлер поручил рейхсминистру сельского хозяйства Дарре, обратившемуся к нему с соответствующей просьбой, задачу размещения немецких иммигрантов на конфискованных польских фермах. Стремление Дарре принять участие в организации великих расовых миграций, явившихся прямым следствием теорий, внушенных им Гиммлеру десять лет назад, объяснялось, очевидно, его желанием войти в историю, однако выполнить взятую на себя задачу он так и не смог, и удивляться этому не приходится. Растерзанной Польше было навязано слишком много дублирующих друг друга и, одновременно, жестко конкурирующих между собой органов администрации и управления; свою роль сыграл и извечный антагонизм между армией и полицией, а жестокость правления Ганса Франка еще больше усугублялась зверствами отрядов СС, которыми в Польше руководили бывший специалист по уличным схваткам и контрабандному ввозу оружия Фридрих Крюгер и вступивший в СС в Австрии садист-алкоголик Одило Глобочник, которого Гиммлер в итоге удалил из-за его постоянного воровства.

Историки долго ломали голову, пытаясь определить, когда именно в умах нацистских лидеров окончательно созрела и оформилась концепция геноцида. С самого начала войны эсэсовцы или Группы действия время от времени совершали отдельные акты геноцида в отношении еврейского населения, но к январю 1940 года выселение евреев из западных воеводств Польши стало по-настоящему массовым, что делало неизбежной высокую смертность в застрявших на запасных путях перегруженных и неотапливаемых эшелонах. Порой в вагонах не оставалось никого живого, и, когда двери, наконец, открывались, оттуда начинали вываливаться окоченевшие трупы взрослых и детей.

В декабре Эйхман получил от Гейдриха приказ сделать все необходимое, чтобы упорядочить процедуру депортации евреев. Вот-вот должна была начаться эмиграция евреев из самой Германии, когда Геринг, бывший в тот период председателем совета обороны рейха, остановил ее из-за циркулировавших среди дипломатического корпуса слухов о страданиях и массовых смертях. Примерно в то же время Гитлер одобрил представленный ему Гиммлером план порабощения тех поляков, которых затруднительно было эвакуировать. План включал лишение их всякой собственности и запрет на образование для их детей, если только последние не подходили по антропометрическим признакам для переселения в Германию и последующей ассимиляции через «Лебенсборн», который сначала подвергал их строгой проверке, а потом размещал у приемных родителей.

Формальное принятие геноцида в качестве нацистской политики произошло, однако, лишь в начале 1941 года, когда в представлениях Гиммлера он уже прочно увязывался с грядущим вторжением в Россию. Но к тому времени его расовые предрассудки уже нашли выход, подготовив Гиммлера и его сподвижников к основному испытанию, с которым им предстояло столкнуться в 1941 году. В октябре 1939 года Гитлер потребовал у Гиммлера помощи в подготовке общенациональной программы эвтаназии для умалишенных, которая в 1941 году привела к «убийству из милосердия» около 60 тысяч пациентов психиатрических лечебниц8. Хотя идея принадлежала Гитлеру, о чем свидетельствует его записка возглавлявшему канцелярию фюрера Филиппу Боулеру, врачей для выполнения задачи должно было обеспечить именно СС, а общее руководство операцией было поручено Виктору Браку – другу семьи Гиммлера и сотруднику Боулера по связям с министерством здравоохранения.

Операция начиналась превосходно. Родственники отобранных для уничтожения людей даже не догадывались о происходящем, а причины смерти, указанные в медицинских свидетельствах, были ложными. Центры уничтожения строго охранялись, а врачи и прочий медперсонал СС прошли первый опыт отбора, транспортировки, отравления газами и кремации огромного количества беспомощных людей.

Первая программа уничтожения, осуществлявшаяся под медицинским руководством Карла Брандта, явилась, таким образом, актом произвола против самих немцев и была приостановлена телефонным звонком Гитлера Боулеру в августе 1941 года после серии публичных протестов, в том числе и со стороны церкви9. На сей раз фюреру пришлось отказаться от своей затеи в результате общественного давления. Гиммлеру, видимо, тоже было не по себе из-за столь бурной реакции общества на «убийства из милосердия», и в декабре 1940 года он высказал Браку свое мнение по этому поводу. Но, несмотря на это, программа эвтаназии продолжала в той или иной форме осуществляться до августа 1941 года, когда для отборных медицинских команд Гиммлера нашлась другая работа. Началась война с СССР, и центры уничтожения, вместо того чтобы закрыться, стали использоваться для уничтожения душевнобольных среди узников концлагерей и многочисленных иностранных рабочих в Германии. Брак со своей стороны давно был готов распространить программу эвтаназии на заключенных, признанных дефективными, однако на данном историческом этапе уже не существовало никакой принципиальной разницы между «убийствами из милосердия» и массовым уничтожением ни в чем не повинных людей.

На послевоенном Процессе врачей Брандт, допрашивавшийся в связи с его участием в организации уничтожения умственно неполноценных людей, заявил следующее:

«Это может показаться бесчеловечным… Но нашим истинным мотивом было желание помочь тем, кто не может помочь себе сам… Такие соображения не могут считаться негуманными. Я никогда не относился к ним как к неэтичным или аморальным… Я убежден, что, если бы Гиппократ жил в наши дни, он бы изменил слова своей клятвы… в которой врачу запрещается давать больному яд даже по его требованию. Он не был сторонником сохранения жизни при любых обстоятельствах… Я тоже не чувствую себя виноватым. Моя совесть чиста»10.