— Тогда зачем? — Константин взмолился. — Зачем все это произошло? Какого черта? Зачем все это нужно было? Какого черта, я спрашиваю!!!

— Зачем шорта вспомнил? — Цырен безразлично пожал плечами. — Тебе мало эрлика, так еще и своего шорта зовешь? Однахо глупый ты, совсем глупый! В эрлика не верил, так он над тобой подшутил, шибко зло подшутил! Теперь своего шорта ругаешь! Хочешь, чтобы и он тебя проучил?

— Тебе-то чего до моего черта? Ты же не христианин!

Рука, повинуясь охватившему странному чувству, сама поднялась совершить крестное знамение, от которого стало хоть чуточку, но легче на душе.

Бурят же, поцокав языком, подбросил пару поленьев в совсем угасший костер, и пламя, получив новую порцию топлива, весело затрещало, карабкаясь по смолистой сосновой коре.

— Вон, видишь, горит костер? — Он протянул озябшие руки к теплу. — Много бросишь дров — будет шибко жарко, но и сгорит все быстро. Мало бросишь — замерзнешь, а дрова останутся!

— Ты к чему это?

— Живи так, чтобы и не обжечься, и не замерзнуть! Путей в гору много, но вершина — одна! Ты, — Цыренджап ткнул пальцем с желтым потрескавшимся ногтем в Константина, — свою первую жизнь быстро прожил! А теперь и эту быстро прожить хочешь?

— Я жил как мог…

— И чего нажил? — Бурят растянул сухие губы в подобие улыбки. — Хаамган твоя к другому ушла! Ни денег, ни дома, ни власти не нажил!

— И сейчас наживать не буду! — отрезал Константин. — Пока есть силы, буду как та лягушка барахтаться в молоке!

— И-е! Лягушка! — Цыренджап всплеснул руками. — Тьфу! Придумай-ка получше! Та лягушка еще глупее тебя!

— Почему?

— Потому, что она из последних сил взбила масло, а ее выкинули потом, даром что не прихлопнули! — Он постучал трубкой, выбивая остатки табака и пепел. — Так и тебя, понял ты еще или нет, выкинули, когда ты взбил там масло!

— Н-нет… — неуверенно протянул Константин. — Меня не могли выбросить! Нет!

— А как же ты тогда тут снова оказался?

Вопрос, что называется, в лоб пригвоздил Константина к месту. А ведь бурят прав! Его отверг тот мир, и ему нечего уже делать в этом! А тогда… Он решился:

— Цырен, уходи! Совсем уходи! Я остаюсь…

* * *

Цыренджап сидел напротив него и потихоньку постукивал в бубен. Периодически он откладывал бубен и брал странную трещотку, которая, крутясь, издавала противные визгливые звуки.

— Хура, хура, хура!

Почти догоревшая сухая ветка, скорее всего, судя по запаху, можжевельника, погасла, и тонкая струйка белого дыма взвилась в небо, потревоженная очередным движением бубна.

Внешне облачение бурята не изменилось: тот же здоровенный железнодорожный бушлат и шапка, добавилось только круглое зеркальце, висящее на шее и неуловимо-посерьезневшее бесстрастное выражение лица.

Полуприкрытые глаза почти погрузившегося в транс бурята изредка широко распахивались, однако осмысленным его взгляд можно было уже назвать с трудом.

Непонятно было, то ли отблески костра мерцают в его зрачках, то ли они сами горят огнем одержимости.

Он зажмурился от блеснувшего зайчиком в багровых отблесках зеркала, страшась там хоть мельком увидеть свое прошлое лицо, то, которое он порядком уже успел подзабыть, словно дурной сон.

Бурят монотонно стучал в бубен, покачиваясь из стороны в сторону, а Константин предусмотрительно помалкивал, стараясь как можно сильнее проникнуться происходящим.

«Только бы получилось! Только бы получилось! Все отдам, если получится!»

Цыренджап внезапно прекратил монотонное биение в бубен, перемежаемое трещоткой и бормотанием. Из-за спины он вытянул сумку, похожую на подобие вещмешка или, скорее всего, котомки, и начал целеустремленно рыться там, бренча и позвякивая.

Он достал и поставил перед собой четыре пустые почерневшие деревянные чашки, в которые по порядку налил из пол-литровой бутылки из-под «Колы» прозрачную жидкость, скорее всего водку. Из такой же бутылочки налил во вторую молока. В третью плеснул забеленного чая из маленького видавшего виды цветастого китайского термоса с лопнувшей крышкой.

В каждую наполненную чашку положил по тускло блеснувшей металлической ложечке. Четвертую чашку аккуратно, словно она была сделана из тончайшего хрупкого фарфора или хрусталя, поставил перед собой.

Константин, стараясь не потерять сосредоточенности, краем глаза отметил, что бурят наливает в пустую чашку по чайной ложке из остальных в одном ему ведомом порядке.

Когда чашка почти наполнилась, он с трудом встал, покачиваясь, протянул ее Константину:

— Брызгай!

— Куда? — охрипшим от волнения голосом прошептал Константин.

— Туда! — бурят кивнул в неопределенном направлении. — Туда, откуда пришел!

В замешательстве Константин застыл с чашкой в руках. Куда брызгать? Ища помощи, он посмотрел на Цыренджапа, но тот, уже вернувшись на свое место, снова погрузился в камлание.

«Куда ее брызгать?»

Он лихорадочно искал ответ, понимая, что просто вылить ее на землю он не имеет права.

«Откуда пришел…»

Внезапная догадка озарила его, и Константин, морщась, почти залпом, в три приема выпил ее.

«Как там дедуля Фрейд говаривал? Все наши проблемы от нашего либидо? Или от альтер эго? Или не Фрейд?»

Идиотская веселость от почти мгновенного опьянения, внезапно сменившая глухую тревогу и напряженность, также быстро улетучилась, разум наполнился звенящей пустотой.

— Эх хайрнхай!

Резкий гортанный выкрик бурята заставил встрепенуться. Цыренджап кружил вокруг костра, оставляя Константина внутри своеобразного кольца, и из утоптанной уже дорожки следов, и из сначала показавшегося ему, но затем проступавшего все сильнее, словно светящегося, уходящего к небу огромного столба еле видимого мерцания, переплетаемого вполне осязаемыми звуками бубна.

— Урагшаа бурхан зайлуул!

Он громко стукнул в еще продолжавший гудеть бубен и воздел руки к небу. Светящийся столб начал расширяться и постепенно заполнил пространство, поглощая собой все вокруг.

Константин с радостным чувством, грозящим сорваться в восторг, боялся пошевелиться, хотя кончики пальцев буквально покалывало от нетерпения потрогать на ощупь дивный, словно тончайшая вуаль серебристый свет.

— Иди!

Голос Цыренджапа глухо раздавался откуда-то издали, словно из-под воды.

— Куда?

Глупый вопрос, разрешения которого он сейчас так страстно желал, поставил его в тупик.

— Туда! — бурят вытащил из небольшого кожаного мешочка костяную фигурку коня, почти неразличимую под яркой связкой перьев, перемотанных цветными нитками, и осторожно положил ее перед костром на ярко-красную тряпицу. — Морин Зааян Буудал онгон проводит тебя!