Шон прильнул щекой к «уэзерби», как следует упершись в землю каблуками и задержав дыхание. Его палец едва касался спускового крючка. Он выбрал предводителя в джинсовой куртке и навел перекрестье прицела тому на голову.

В раскаленном воздухе изображение плыло и дрожало, но Шон внимательно вглядывался в зыбкие контуры силуэта цели, так как именно их дрожание характеризовало скорость и направление ветра. Когда искажение становилось особенно сильным, это свидетельствовало об очередном порыве ветра, между порывами же изображение вновь становилось четким.

Он сделал глубокий вдох, выдохнул наполовину и тщательно прицелился в точку, находящуюся почти на человеческий рост выше головы браконьера. Изображение казалось достаточно устойчивым, но он не стал спускать курок. Вместо этого он лишь еще крепче обхватил рукоятку ружья ладонью, как будто это был не кусок пластика, а кусок глины, из которого он собирается что-то лепить.

Когда ствол высоко подпрыгнул от типичной для «уэзерби» мощной отдачи, приклад резко ударил его в плечо. Он тут же потерял цель из виду.

Не успел он еще прийти в себя, как Джоб восторженно воскликнул:

— Шайиле! Попал!

Когда Шон снова навел прицел на браконьеров, в траве виднелось лишь три головы.

Все трое развернулись и наугад поливали огнем склон, на котором притаились Шон с Джобом. Очереди их «АК» звуком напоминали дребезжание кипящих медных чайников.

На заднем плане Шон увидел бешено несущегося прочь старого слона. Уши его были откинуты назад, а огромные черные бивни летели высоко над травой. Наконец он вломился в узкие заросли прибрежных кустов и через мгновение появился с другой стороны.

— Беги, мой красавец, беги, — с облегчением выдохнул наконец Шон. — Если уж я не смогу заполучить тебя, то пусть ты не достанешься никому. — И он снова сосредоточился на браконьерах.

Сразу становилось ясно, что это опытные вояки, поскольку, пока двое поливали очередями склон, третий бросился к тому месту, где в траве валялся их вожак, и помог ему подняться на ноги. Одетый в синюю джинсу предводитель потерял ружье и теперь стоял, согнувшись в три погибели и держась за бок.

— Значит, все-таки зацепил! — пробормотал Шон и снова выстрелил. Он успел увидеть, как среди травы ударяет фонтанчик пыли: пуля впилась в землю где-то совсем рядом с браконьерами. Те стали отходить, волоча за собой предводителя, так чтобы через несколько мгновений оказаться за высоким муравейником. Шон и Джоб непрерывно стреляли, но дистанция с каждой секундой росла и, хотя Шон и видел, как фонтанчики пыли вздымаются совсем рядом с отступающими фигурами, больше попасть им ни в кого так и не удалось до тех пор, пока вся группа не скрылась за муравейником в траве и кустах, а стрекот автоматных очередей наконец не затих.

Шон с Джобом выждали еще минут пятнадцать, внимательно оглядывая долину и пытаясь обнаружить признаки присутствия браконьеров, но не заметили ни малейшего движения. Лишь после этого Шон встал.

— Надо сходить вниз и осмотреться.

— Осторожно! — предостерег его Джоб. — Возможно, они перегруппировались и устроили нам засаду. — Это был еще один из типичных трюков времен партизанской войны, поэтому вниз по склону они двигались с величайшей осторожностью.

Матату привел их к тому месту, где пуля свалила предводителя браконьеров. На этом месте осталась небольшая полянка вытоптанной травы. Оружие вожака исчезло — очевидно, один из его браконьеров приполз сюда и утащил его. Матату сорвал один из стеблей травы и протянул его Шону. Кровь на нем почти засохла. Однако кровотечение, по всей видимости, было не слишком сильным, поскольку им удалось обнаружить всего с дюжину засохших капелек на траве или на сухой земле.

— Касательное ранение, — проворчал Шон. Очевидно, на таком расстоянии ветерок не дал пуле поразить жизненно важные органы неприятеля.

— Так кого мы преследуем: Тукутелу или браконьеров? — поинтересовался Джоб.

— Браконьеры сейчас, наверное, уже на полпути к Лусаке, — усмехнулся Шон. — Матату, вперед за слоном! — велел он.

Они двинулись по следу Тукутелы через речку и вверх по противоположному склону долины. Сделав первый панический рывок, старый слон вскоре успокоился и перешел на привычную рысь, которая, впрочем, тоже отличалась вполне приличной скоростью и которой он мог передвигаться без остановки на протяжении многих дней. Он двигался на восток по направлению к мозамбикской границе, отклоняясь от курса только в тех случаях, когда нужно было пройти между холмами или по их склонам под небольшим углом, если проход отсутствовал.

Они следовали за ним бегом. Поскольку теперь можно было не опасаться засады, они могли бежать изо всех сил, тем не менее старый слон постепенно отрывался от них, а день клонился к вечеру. Солнце отбрасывало на землю длинные тени.

Мозамбикская граница специально отмечена никак не была — там не было ни изгороди, ни просеки через лес, но какое-то шестое чувство подсказало Шону, что они ее пересекли.

Он уже готов был отдать приказ остановиться, когда Джоб вдруг негромко свистнул и сделал им знак левой рукой. Матату согласно кивнул, и тогда все трое остановились и, сбившись в кучку, некоторое время вглядывались в цепочку следов, уходящих в темнеющий лес на востоке.

— Мозамбик, — наконец сказал Джоб. — Он все-таки ушел. — Остальным не оставалось ничего, кроме как согласиться.

— Он все еще бежит. — Матату плюнул на след. — Причем быстрее, чем может бежать человек. В этом году Тукутелы нам больше не видать.

— Да, но ведь будет и следующий сезон, — заметил Шон. — На будущий год он снова вернется в Национальный парк, а потом снова захочет уйти за Чивеве. Тут-то мы его и подкараулим.

— Возможно. — Матату извлек щепотку табака из висящего у него на груди рога антилопы. — А может, браконьеры снова выследят его или, может, он наступит на противопехотную мину на старом минном поле в Мозамбике или вообще умрет от старости.

От этой мысли Шона вдруг охватила какая-то грусть. Ведь Тукутела являлся частью старой Африки. Шон родился слишком поздно и не имел возможности ощутить величия той эпохи. На его долю выпали лишь ее жалкие остатки, и тем не менее он всегда с огромным трепетом относился к истории и прошлому континента. Здесь все менялось слишком быстро. Африка, подстегиваемая бездумными ордами мигрирующих народов с их ненасытной жаждой власти, неразумной межплеменной враждой и беззаконием, царящим в эти новые времена, снова мало-помалу становилась темным континентом. Только на сей раз она почти полностью была лишена своих природных ресурсов, от прежнего количества диких животных оставалась едва ли десятая часть, леса были вырублены под корень, даже сама земля истощилась от примитивного землепашества и скотоводства, а пески Сахары неумолимо продвигались все дальше и дальше на юг. Поэтому Тукутела являлся одним из немногих сохранившихся до настоящего времени сокровищ Африки.

Шон повернул назад. Он страшно хотел заполучить этого слона. Он хотел этого всем своим существом. Теперь, когда он снова повернул на запад, он буквально едва волочил ноги — настолько сильно было его разочарование.