– Стас! Они его убили! – Леха взъерошил остатки волос на голове и побледнел. – Открыли дверь, он вылетел в коридор, и его убили!

– Не факт. – Я решил соврать Лешке. Я и сам думал, что Толика убили. – Выстрела не было. Ты слышал выстрел?

– При чем тут выстрел?! Он так орал и раз... замолчал, как отрезало... Стас! Его зарезали!

– Или вырубили. Оглушили или... или по-другому. Леша, давай-ка лучше попробуем понять, с чего это он вдруг... так себя повел?..

Сначала я хотел сказать «с чего это он вдруг разбушевался», но слово «разбушевался» какое-то не совсем серьезное, с налетом иронии, и оно застряло у меня колом в горле.

– А чего тут понимать? Смотри... – Леха на коленях подполз к измятому пиджаку, подобрал раскрытый бумажник Анатолия, протянул мне: – Смотри!

С внутренней стороны обложка бумажника имела прозрачную оболочку для фотографий. И Толик запихнул туда фотографию – цветное полароидное фото, запечатлевшее семью Ивановых на южном пляже под пальмами. Вот тебе и раз! А я и не знал, что Толик женат. Вот тебе и два! У него, оказывается, есть дочка! Девочка лет пяти. Безусловно, его ребенок – крупная девчонка, и носик совсем, как у папы, а глаза мамины. Фотограф щелкнул Ивановых неожиданно. Ни Толик, ни его супруга, ни девочка не позировали, от этого получились на фото хорошо, естественно. Фотоаппарат, выдав листок с изображением, проштамповал и дату внизу снимка – пятнадцатое число прошлого месяца. Странно, Толик отдыхал на далеком юге, а уж очень загорелым не выглядит...

Чьи-то поганые руки разрисовали семейное фото фломастером. На животе Толика намазаны кляксы, очевидно, изображены язвы-раны от шариков с кислотой. Женщине коряво пририсовали петлю на шее. А девочке... На теле ребенка написали похабное матерное слово, обозначающее то, что будет сделано с девочкой, если... Если Толик откажется лизать пятки сумасшедшему со шрамом? Если он не пожелает сражаться с китайским убийцей в полную силу? Если он не скажет, кто зачинщик стародавней хохмы в далеком северном городе?

– Лешка, послушай... – Я бросил бумажник на пол и принялся обстоятельно разминать суставы пальцев. – Когда этот гребаный Монте-Кристо еще раз спросит о зачинщике, будь любезен, скажи, что зачинщик я!

– Стас, кончай геройствовать, у тебя отец...

– Папа умер в прошлом году. Инсульт.

– Я не знал.

– Теперь знаешь. Я один как перст, Леха. Да и не геройствую я, не фига! Надо мной просто труднее издеваться, чем над остальными. Можно поиздеваться над моим телом, а вот нервишки мне помотать посложнее, чем тебе или Толику... Впрочем, думаю, и твоему телу и моему – всем достанется, никто не будет обойден вниманием... Вот чего, Лешка, черт меня побери, терять нечего!

– Прыгнешь в окно?

– Прыгну, гадом буду!

– Стас, меня под охраной вели, учти. Видел, как здешний охранник грамотно Толика там, наверху, сделал?.. И только что, здесь, внизу, они его быстро... утихомирили.

– До того как убили Сергея, я, честно тебе признаюсь, ожидал хреновых раскладов, по типу, каждому из нас на фейсе шрамы нарисуют, как у этого садюги, или бить станут долго и чисто... однако убийств я не ожидал. И шантажа такого мерзкого не ожидал, честное слово. А посему, Алеша, мне насрать на здоровье здешних слуг и хозяев. Я с ними бодаться не собираюсь. Я их буду мочить. Просто и незамысловато.

– Ты хотя бы раз в жизни кого-нибудь убил, Стас?

– Сам знаешь, что нет! Только, Леш, давай, пожалуйста, без достоевщины и прочей тонкой психологии, ладно? Я и так сегодня чересчур злоупотребил собственным самоанализом. Надоело! В конце концов я занимался мордобоем поболе любого спецназовца. Кое-чего помню, и теоретически и практически, талант, как говорится, не пропьешь!

– Не горячись, Стас! С горячки сглупишь и... и что толку? Может, еще обойдется, а? Попугают, помучают и отпустят ...

– Держи карман шире! Отпустят!..

– Не горячись, успокойся.

– Лешенька, дорогой! Я спокоен, как никогда, честное слово! Пойми ты, дурья башка, просто-напросто во мне сейчас что-то перегорело, какой-то предохранитель сгорел, и все по фигу, но с голой пяткой на шашку, как в том анекдоте, я прыгать не собираюсь. И вообще-то, если откровенно, я больше на мозги рассчитываю, чем на мускулы... Леха, до чего ж жизнь поганая штука?! Сто лет не виделись, и на тебе! Встретились, называется. Расскажи хоть, как сам-то, как живешь, и вообще...

– Как все живу. Вдвоем с мамой, все там же живем... то есть жили...

Из коридора донесся нестройный топот нескольких пар ног и цоканье когтистых лап по бетону. Мы с Лешкой переглянулись. Щелкнул замок, скрипнув, дверь отворилась.

– Лунев, руки за голову и на выход. – На пороге стояли те два мужика, что привезли меня сюда, а отступив на шаг, ожидал шофер Игорь. Шофер-собаковод держал за ошейник Альфу. Собачка молча глядела на меня, на мою шею.

Сцепив кисти на затылке, я ободряюще подмигнул Лешке и вышел из камеры. Шофер с собакой пристроился сзади, за спиной. Мужик с шокером-зонтиком встал рядом. Другой мужик, чей пот я нюхал, сидя в машине, пошел впереди.

– За мной, Лунев. – Мужик впереди, одетый в свежую футболку, неспешно двинулся по коридору. Зонтик-шокер ткнулся под ребра, за спиной зарычала Альфа, и я начал переставлять ноги под бдительным присмотром двух пар человеческих и одной пары собачьих глаз.

Когда меня провели через гараж и заставили в третий раз за сегодня топать по одной и той же лестнице, я окончательно убедился – мы идем в «зал»-солярий. Если солярий окажется пуст – без вариантов, меня поведут через дверцу рядом с гротиком на допрос. А значит, как только я выйду из солярия, окажусь в коридорчике с окошком. С тем самым окошком, про которое говорил Леха и под которым должен быть стог мягкого сена.

Твою мать!!! Я не уточнил у Лешки самого главного – как далеко от стены дома поставлен стог. Как мне прыгать? Стараться выпрыгнуть как можно дальше из окна или, наоборот, постараться лететь вплотную к стене дома? Вот смеху-то будет, если я выберу неверную траекторию прыжка и шлепнусь об землю в метре от большой мягкой подушки из сена!

И еще одна интересная деталь, которую проигнорировал горожанин Леха. И я, проведя летнее детство в деревне у бабушки, тоже успел позабыть. Вспомнил только сейчас, за минуты до прыжка. Как складывают стог? Прежде всего делается «поддон» из больших веток, затем в землю вкапывают длинный шест и вокруг него утрамбовывают ногами сено. Будет ужасно обидно, если я все же угадаю траекторию, но напорюсь с лета на шест, как упырь на кол.

В солярии-зимнем саду-зале пусто и душно. Наверное, отключили спрятанные от глаз кондиционеры, когда помещение опустело. Труп Сергея Контимирова убрали. Протерли пол влажной тряпкой. Шезлонги собрали и отнесли обратно к стене, к груде топчанов.

– Иди давай к вона той двери. Шагай. – Зонтик-шокер уткнулся в ребра обесточенными электродами-пиками. За спиной зарычала Альфа, и я пошел через открытое, освещенное солнцем пространство, изо всех сил стараясь не выдать свою готовность к прыжку ни взглядом, ни жестом.