Впрочем, излишняя суровость была ни к чему — процесс по делу Нельбека и без того наделал много шуму. В глазах общественности убийца Шлика стремительно превраащлся из психа-одиночки в национального героя. После аншлюса его выпустили из тюрьмы на поруки, и в годы войны он внес свой вклад в дело Третьего рейха, работая техником в геологическом отделе Управления нефтепродуктов. Прошение о помиловании, поданное в 1941 году, было отклонено; ученую степень ему тоже не вернули. В конце концов, рассудили чиновники, можно зайти слишком далеко, если каждого убийцу оправдывать на том основании, что им руководило чувство гражданского негодования.

Однако к тому времени сторонники корпоративного государства уже утвердились в мысли, что Шлик был еврейским философом, который исподтишка отравлял своим учением благородную арийскую душу, а Нельбек, движимый идеологическими убеждениями, оказал австрийской философии бесценную услугу, за что ему должны быть благодарны не только философы, но и весь народ Австрии и Германии.

Убийство Морица Шлика стало точкой разрыва незримой цепи, связывавшей двух венцев — Витгенштейна и Поппера. Новая философия логического позитивизма, выросшая из научного метода и утверждавшая, что целью философии является прояснение смысла предложений, стала жертвой профашистских сил; пылкие дебаты прекратились, чтобы возобновиться уже в англоязычном мире.

Шлик приехал в Вену во времена более просвещенные. Происходивший из небогатой немецкой дворянской семьи, он изучал физику в Берлине у Макса Планка и был знаком с великими учеными той поры. В 1922 году он получил профессорскую должность в Вене. Он не только прибавил славы университету — оказалось, что он к тому же обладает редким даром притягивать к себе таланты.

Довольно скоро Шлик собрал вокруг себя круг замечательных людей, которые встречались по четвергам и обсуждали философские вопросы. Они получили известность как Венский кружок. В период между двумя мировыми войнами они ниспровергли положения, на которых веками зиждилась философия, — в частности, изгнали из нее этику и метафизику. Их modus operandi, логический позитивизм, казался им приливом будущего — и действительно, ему удалось размыть казавшиеся незыблемыми берега философии во всем англоязычном мире.

В кружок входили экономисты, социологи, математики, логики, представители естественных наук и, разумеется, философы — мыслители такого калибра, как Отто Нейрат, Герберт Фейгль, Рудольф Карнап, Курт Ге-дель, Виктор Крафт, Феликс Кауфманн, Филлип Франк, Ганс Хан и его сестра Ольга Хан — слепая, курящая сигары женщина, специалист по булевой алгебре. Был там и Фридрих Вайсман, человек, которому суждено было лишиться средств к существованию — сначала из-за нацистов, а потом из-за жестокости Витгенштейна.

Венский кружок стал первым философским связующим звеном между Людвигом Витгенштейном и Карлом Поппером. Витгенштейн был и почетным членом кружка, и его творческим гением, хотя отвергал и членство, и похвалы. Поппер же так и не был приглашен в кружок, хотя страстно мечтал об этом, и потому предпочел перейти в оппозицию — став, таким образом, оппонентом Витгенштейна за много лет до встречи в комнате НЗ.

Венский кружок собрал ученых столь разных темпераментов и интеллектуальных интересов, что он никогда бы не вырос во что-то хотя бы отдаленно напоминающее философское течение, если бы не Шлик с его кротким нравом, обаянием и доброжелательностью. Он легко успокаивал вспышки самомнения и мягким юмором разряжал напряженность. Играло свою роль и то, что он и только он ведал приглашениями в кружок. Те, кто получал эти приглашения, чувствовали себя избранными и испытывали благодарность к Шлику; те же, кто их не получал — например, Поппер, — ощущали, что их недооценивают.

Ярчайшей звездой кружка был великий чародей знаков и символов, логик Рудольф Карнап — родом, как и Шлик, из Германии. На политической арене блистал Отго Нейрат, экономист и социолог, человек огромного ума и бьющей через край энергии, любивший жизнь и женщин. Он сразу обращал на себя внимание рабочая кепка, всклокоченная рыжая бородища и могучая стать — в письмах он вместо подписи рисовал слона. Из молодого поколения самым мощным интеллектом отличался Курт Гедель — тщедушный и стеснительный юноша в очках, чьи теоремы о неполноте показывали, что попытки Рассела вывести математику из логики неизбежно оказываются тщетными.

Их встречи проходили в пыльном читальном зале, на первом этаже здания на Болыдмангассе, где располагались институты математики и физики. Перед доской полукругом стояли стулья, а в дальнем конце комнаты был длинный стол — для курильщиков и тех, кто делал заметки. К венцам, которых обычно было не больше двадцати, изредка присоединялись гости из-за границы — Уильям Куайн из Америки, Альфред Тарский из Польши, А. Дж. Айер из Англии, Карл Гемпель из Берлина. Словно птицы, поклевавшие некий экзотический плод, они, вернувшись из Вены, рассыпали у себя на родине семена диковинного растения. Так влияние Венского кружка быстро распространялось по миру. Например, Айер, опубликовавший в 1936 году в Англии книгу «Язык, истина и логика», наутро проснулся знаменитым. Эта блестящая и дерзкая полемическая работа почти целиком была построена на осмыслении идей, которые автор усвоил за несколько месяцев, проведенных в Австрии.

Собрания проходили по одной и той же схеме. Шлик просил тишины и читал вслух письмо кого-нибудь из своих знаменитых корреспондентов (таких, например, как Эйнштейн, Рассел, немецкий математик Давид Гильберт, Нильс Бор); идеи, содержавшиеся в этих письмах, зачастую становились отправной точкой дискуссии.

Затем начинался собственно семинар, тема которого всегда оговаривалась на предыдущей встрече.

Идейно всех связывало одно: уверенность в необходимости применения к философии научного метода. Венцы считали, что строгость логических законов принесет философии ту же пользу, что и любой другой науке. Этим они отличались от коллег из «второй философской столицы мира» — Кембриджа, — полагавших, напротив, что наука обязана учиться у философии. По выражению Гилберта Райла, «в Вене считалось, что философия — это кровососущий паразит; в Англии — что это медицинская пиявка». Однако главным врагом Венского кружка была отнюдь не кембриджская философия, но немецкий идеализм — традиция Фихте, Гегеля, отчасти Канта, утверждающая примат разума и духа над физикой и логикой. В глазах австрийских философов эта школа являла собой неудобоваримую смесь помутнения рассудка, шаманства и тупости.

Семинары всегда отличались высоким накалом. Члены кружка ощущали себя центром чего-то нового и свежего; они укрощали самых свирепых драконов философского прошлого. А когда в 1929 году Шлик отказался вернуться в Германию, где ему предлагали доходную и престижную должность (ну кто же, право, добровольно променяет Вену на Бонн?), коллеги подготовили публикацию в его честь. Получился полуофициальный манифест Венского кружка, отражавший его цели и ценности. Назывался он «Wissenschaftliche Weltauffassung: Der Wiener Kreis», то есть «Научное миропонимание-. Венский кружок». Интеллектуальными прародителями движения в этом документе названы Альберт Эйнштейн, Людвиг Витгенштейн и Бертран Рассел.