— Мам, к тебе гости. Эта женщина училась с тобой в одном классе.

На мгновение воцарилась тишина. Алиса созерцала мою бабушку. Продолжение могло быть каким угодно. Алиса могла все что угодно сказать или подумать, могла совершить любое безумство. Она встала и подошла к своей бывшей подруге. Подошла вплотную, так что я почувствовал, как у бабушки заколотилось сердце. Мы стояли в полной растерянности. Я не знал, куда деться. Выдохнул еле слышное «Добрый день, мадам», но реакции не последовало. Больше ничего выдавить из себя я не мог. Алиса положила ладонь бабушке на лицо, постояла так немного и произнесла:

— Да, я помню.

— …

— Я помню тебя.

— Мама, правда? Ты вспомнила, что вы были в одном классе?

— Со мной? Нет, это с тобой она была в одном классе. Я прекрасно помню, это была твоя лучшая подруга.

— Да нет же, мама, она училась с тобой.

— Мы учились с тобой вместе до третьего класса, — сказала бабушка. — Ты сидела за мной. — Она повернулась спиной и подняла волосы. — Узнаешь мой затылок?

Пожилая дама посмотрела на бабушкин затылок, и рот ее растянулся в улыбке. Она не имела ни малейшего представления о том, кто стоит перед ней. Мне стало до слез обидно. Бабушка сбежала из дома престарелых, отправилась одна на край света, ничего не боясь, — и все ради того, чтобы вернуться в свое детство, которое предстало перед ней в образе выжившей из ума старухи.

Прошло несколько томительных секунд. Алиса сказала:

— Ну что же, добро пожаловать. Не выпить ли нам шампанского?

Ее дочь, видно, привыкла к неожиданным материнским причудам.

— Прекрасная мысль, — сказала она. — Пойду принесу.

Она отправилась на кухню. Мы остались втроем. Алиса вернулась в свое кресло. Бабушка присела рядом на край кровати. Еще несколько секунд они смотрели друг на друга с вежливой улыбкой. Алиса снова стала расчесывать волосы. Бабушка предприняла еще одну попытку:

— Неужели ты правда не помнишь? У нас классной была мадемуазель Ружон. А помнишь Эдит? А Жан-Мишеля? Он ведь был в тебя влюблен… По уши влюблен… Он писал тебе стихи, и ты нам их читала… Такие плохие стихи, что не смеяться было невозможно..

Алиса обернулась, долгим, пристальным взглядом посмотрела на бабушку и проговорила:

— А хорошо бы все-таки выпить по глотку шампанского.

Делать было нечего. Я подошел к бабушке, чтобы как-то ее поддержать и утешить. Я чувствовал, что эта ситуация совершенно выбила ее из колеи. Она шепнула мне:

— Ты решишь, что я сошла с ума, но она совсем не изменилась. Уму непостижимо, совсем не изменилась. Глаза все те же…

Тут она осеклась и заплакала. Это произошло как-то само, ее вдруг сотрясли короткие и сильные рыдания. Алисина дочь вернулась и застыла на пороге, увидев, что гостья плачет. Она так и стояла в дверях, с подносом, на котором громоздились бутылка шампанского и четыре высоких бокала, не решаясь войти, трогательная и смешная одновременно.

42

Воспоминание Алоиса Альцгеймера

Альцгеймер был блестящим психоневропатологом, но не знал еще, что сделанное им открытие назовут его именем. Огромную роль в его жизни сыграла женщина. Этой женщиной была Августа Д., поступившая в лечебницу Франкфурта 2$ ноября 1901 года. Альцгеймеру было тридцать шесть, когда он занялся этой пациенткой, страдавшей от прогрессирующего снижения умственных способностей. Он решил вникнуть в ее случай, не предполагая, что она станет для него чем-то вроде музы, олицетворением изучаемого им недуга. Следя изо дня в день за развитием болезни, записывая бред своей подопечной и ее несуразное поведение, доктор садился подле нее и начинал свой допрос:

— Как ваше имя?

— Августа.

— А фамилия?

— Августа.

— А как зовут вашего мужа?

— Августа.

Так отвечала она на все вопросы.

Это имя стало для него наваждением. И тут молодой доктор вспомнил другую Августу — она жила по соседству, когда он был ребенком. Добрая бездетная женщина часто сидела с ним в отсутствие родителей. Она пекла ему пироги и баловала, как умела. Мальчик очень любил ее. Но потом мужа этой Августы перевели в Гамбург, и она уехала. Зайдя попрощаться с Алоисом, она поцеловала его в лоб долгим поцелуем. «Не забывай меня», — сказала она. Сначала мальчик тосковал по ней, но прошло несколько месяцев, и он ее забыл. Тридцать лет спустя, благодаря второй Августе, которая ничего не помнила, но которой суждено было увековечить имя Альцгеймера, он вспомнил свою любимую няню. Каждый значимый человек в нашей жизни — отчасти предвестник будущего. Так он подумал.

43

Обратно мы пошли другой дорогой, не вдоль обрыва, а через город. Бабушка приехала в Этрета, не очень хорошо себе представляя, что ее ждет. Ей захотелось поддаться ностальгии, открыть в ней приятно щекочущую нервы сторону — но она столкнулась с невеселой действительностью. Никогда не знаешь, чем обернется тоска по прошлому. Может, ты найдешь в ней именно тоску, щемящую печаль, а может, у нее окажется более современный вкус — вкус наслаждения тем, что было когда-то. Бабушка, похоже, сама была удивлена своим слезам, как будто границы нашей восприимчивости способны вдруг раздвинуться. Теперь мы медленно брели вперед, не зная сами, что будем делать дальше.

Я предложил вернуться в гостиницу: может, бабушке стоит отдохнуть перед обедом? Она ответила не сразу, казалось, она сосредоточенно думает о чем-то. Потом сказала:

— Надо бы поехать взглянуть на мою школу. Женщина в мэрии сказала, что она еще существует, стоит на прежнем месте.

— Поехали.

— Поедем на машине. Я покажу тебе дорогу.

Мы проехали несколько сот метров и оказались перед школой, носящей имя Ги де Мопассана. Бабушка так уверенно показывала дорогу, точно прожила в этих краях всю жизнь. За семьдесят лет все стало другим — вывески, магазины, — но сами улицы остались прежними. Костяк города не изменился. Мы припарковались у школы. Здание было совсем маленьким, наверняка не более пяти классов — по одному на каждый год набора. Сразу за воротами находился школьный двор, и прохожие могли видеть через ограду, что там происходит. В ожидании звонка на улице уже топталось несколько мам. Они беседовали между собой, с любопытством поглядывая в нашу сторону. Мы были неожиданным элементом в привычном декоре. Поскольку они выказывали недоумение, даже некоторое беспокойство, я решил пояснить:

— Моя бабушка здесь когда-то училась.

— Правда? Да что вы! — испуганно ахнула одна мамаша, будто вдруг осознала, что и ее дочурка однажды состарится.

Из дверей школы выбежали дети. Некоторые остались во дворе — те, кто не уходил обедать домой, а ел в школьной столовой. Мальчишки лупили по мячу или затевали потасовки, девчонки прыгали в резиночку, в классики. Бабушка была зачарована этим зрелищем, но невозможно было угадать, о чем она думает. Даже если бы она взялась в мельчайших подробностях описывать мне свое душевное состояние, оно все равно осталось бы для меня загадкой. Я не смогу представить себе ее переживания, пока сам, достигнув ее возраста, не приду во двор своей школы. Впрочем, мне это не грозит: ее снесли из-за использования в строительных материалах асбеста. Возможно, я уже надышался ядовитых веществ. Не исключено, что мои нервные приступы — результат их пагубного воздействия. Тут бабушка прервала мои глубокие размышления: