О да, Дамарис помнила этот мрачный дом. Но в ее прошлое посещение на дворе еще стояла осень, да и кое-какие усилия были предприняты, чтобы оказать ей достойный прием, заманить ее состояние в эту бездонную пропасть нескончаемых нужд.

Эшарт, Дженива, вдова и леди Талия куда-то исчезли, но экономка, крепко сбитая женщина с угрюмым лицом — миссис Найтли, вспомнила Дамарис, — ждала, чтобы обслужить их. Позади нее стояли три служанки с усталыми, вялыми лицами.

— Мисс Смит отнесли наверх? — спросил Фитцроджер.

— В комнату его светлости. — Домоправительница поджала губы.

— Так как она одна, несомненно, должным образом натоплена и проветрена. Вы были предупреждены за день, миссис Найтли.

— В один день не одолеть вековой заброшенности, сэр. За доктором послали?

— Да. Здесь есть кто-нибудь с навыками врачевателя?

— Для обычных дел, сэр, но что такое с леди? Возможно, пьяна?

— Разумеется, нет. — Тон Фитцроджера был ледяным. — Проводите мисс Миддлтон в ее комнату. — Он передал сумки служанкам, зажег одну свечу от другой и побежал вверх по лестнице.

Дамарис смотрела ему вслед, но потом махнула рукой на приличия и помчалась за ним, пытаясь вспомнить планировку дома. Ориентируясь на мерцающую свечу Фитцроджера, она, добежав до верхней площадки, ринулась в так называемый Королевский салон, затем свернула направо через арку в восточное крыло.

Она проследовала за ним налево коротким коридором в мрачную переднюю, которая, насколько Дамарис помнила, была первой из комнат, составляющих покои маркиза. Они располагались анфиладой — одна за другой, а эта когда-то была караульным помещением.

Фитцроджер уже был в следующей комнате, но оставлял двери открытыми либо в спешке, либо потому, что знал, что она идет за ним. Она влетела в гостиную, называемую Охотничьей комнатой из-за висящих на стенах картин, изображающих сцены охоты. Тут горел скромный огонь, поэтому Дамарис закрыла за собой дверь, пробежала через комнату и очутилась в большой угловой спальне. Здесь дверь она тоже закрыла.

В таком мрачном, обветшалом доме роскошь этой комнаты просто потрясала. В камине ревел огонь, а пол устилал толстый ковер. Три канделябра с зажженными свечами отбрасывали свет на окно и балдахин из тяжелой золотой парчи, украшенный гербом Эшартов. Стены были оклеены пестрыми китайскими обоями.

Джениву поместили на большой кровати. Ее лицо покрывала восковая бледность, дыхание было частым и поверхностным. Дамарис совсем не нравился ее вид.

Эшарт сидел на кровати, поддерживая Джениву, все еще пытаясь своей любовью и отчаянием отогнать от нее напасть. Леди Талия топталась рядом, заламывая хрупкие руки. Сейчас она выглядела на весь свой возраст до последнего дня. Ее горничная-француженка перебирала четки. Фитцроджер стоял у изножья кровати, бесстрастный, словно изваяние.

Дамарис была незваной, но она не могла оставаться в стороне.

— Корсет с нее сняли? — отважилась спросить она, сбросив накидку в кресло и поставив кружку на стол.

— Разрезали. — Эшарт не сводил глаз с лица Дженивы, словно мог поддержать в ней жизнь одним лишь усилием воли.

Раз пока все, что можно, сделано, у Дамарис больше не было практических предложений. Она взяла кружку, повернулась спиной к остальным и еще раз попробовала осадок. Она распознала мускатный орех, корицу и гвоздику. Мед. Бренди. И что-то еще.

Она внимательно осмотрела свой палец и увидела темные крупинки. Это могла быть безобидная трава — душица, зверобой, возможно, даже пиретрум. Но что он делает в сидре?

— Ну что? — тихо спросил подошедший к ней Фитцроджер.

Она покачала головой:

— Ничего такого, чему я знаю, как противодействовать. Он сделал, как она, и попробовал осадок, но затем тоже покачал головой. Ее смутные подозрения подтвердились. Кем бы ни являлся Октавиус Фитцроджер, он не бездельник и не прихлебатель. Он весь день был как натянутая струна, словно чуял опасность, и обычному человеку не придет в голову пытаться распознать ядовитые травы.

Поскорее бы уж приехал доктор! Часы показывали около пяти, поэтому он мог еще посещать больных.

Дамарис беспомощно оглянулась на Джениву и увидела бледную леди Талию. С этим по крайней мере она может справиться. Девушка подвела старую женщину к креслу у огня. Подбежала горничная.

— Ей нужна теплая шаль, сладкий чай и бренди, — подсказала Дамарис, не уверенная, подчинится ли служанка ее приказу.

— Генри, — скомандовал Фитцроджер, открывая комод у изножья кровати, — помоги Регине с приготовлением чая.

Дамарис заметила еще одного слугу — худого, встревоженного мужчину с напудренными волосами. Камердинер Эшарта, догадалась она.

— Сию минуту, милорд. — Он и горничная исчезли за угловой дверью, замаскированной под панели. Там, должно быть, находится лестница, предназначенная для личного пользования хозяина Чейнингса.

Фитцроджер вытащил одеяло и помог укутать им старую леди.

— Со мной все в порядке, — заверила их леди Талия, хотя ее вид говорил об обратном. — Такой шок. — Она понизила голос: — Ее мать умерла внезапно. Прямо посреди океана. Какой-то внутренний разрыв.

— Это не тот случай, — успокоила Дамарис. — Была бы боль. Фитцроджер вновь подошел к кровати.

— Дженива, вам больно?

Мисс Смит чуть заметно покачала головой. Она в сознании, и нет боли. В голове Дамарис зашевелилась идея. Сладкий чай от шока. Девушка набралась смелости и снова приблизилась к кровати.

— Уходите! — прорычал Эшарт.

— Это не моих рук дело!

— А чьих же?

— Я не знаю. — Не обращая внимания на сторожевого пса, она взяла безвольное запястье Дженивы и пощупала пульс. Слабый и слишком частый. Однако боли нет.

— Ей нужно пустить кровь, — сказал Эшарт. — Вы умеете это делать?

— Нет. — Дамарис заколебалась, боясь осмеяния, но потом все-таки сказала: — Сахар иногда помогает в случаях учащенного сердцебиения.

Ей только один раз довелось видеть это своими глазами.

— Сахар! — презрительно бросил Эшарт и снова повернулся к Джениве.

— У меня есть немножко! — подала голос леди Талия и выбралась из одеяла. Она порылась в сумочке и вытащила маленькую коробочку. — Абрикосовые цукаты! — объявила она, открывая коробку. — Их делают с изрядным количеством сахара. Я брала их в аббатство для Родгара, потому что он маленьким так любил их, но чуть-чуть оставила...

Дамарис уже схватила металлическую коробку с засахаренными фруктами и попробовала один. Он был сладким, но что гораздо лучше, дно коробки устилал слой первосортного сахара. Она вытащила кусочки абрикосов, открыла Джениве рот и всыпала немного сахара.

— Попробуй это съесть.

Челюсть Дженивы задвигалась, затем показался кончик языка и слабо облизал губы. — Еще, — сказала Дамарис, насыпая сахар Джениве в рот. У нее у самой колотилось сердце, а руки дрожали, ибо она не знала, поможет ли это. А вдруг навредит?