— Помещение «Д»!

— На землю лечь! — заорал Хандке.

Вестгоф лечь отказался. Он продолжал стоять. Хандке приблизился к нему на шаг. Теперь Вестгоф увидел его лицо и готов был убежать. Хандке наступил ему на ногу. Как староста блока он хорошо ел и поэтому был сильнее любого в Малом лагере. Вестгоф упал, и Хандке наступил ему на грудь.

— Лечь, говорю, еврейская свинья! Вестгоф лег ничком на землю.

— Помещение «Д» — шаг вперед! — заорал Хандке. Скелеты выполнили команду. Они уже знали, что произойдет. Одного из них обязательно изобьют до полусмерти. Запои Хандке всегда так заканчивались.

— Все тут? — пробормотал Хандке. — Дневальный!

— Так точно! — отозвался Бергер.

Сквозь ночную мглу Хандке пристально всматривался в лица построившихся перед бараком. Бухер и Пятьсот девятый стояли среди других. Они с трудом могли ходить и стоять. Не было Агасфера. Он остался с овчаркой в бараке. Если Хандке спросит, где Агасфер, Бергер скажет, что тот умер. Но Хандке был пьян. Он и трезвый не знал точно, что к чему. Он с большой неохотой заходил в бараки, опасаясь подцепить там дизентерию или тиф.

— Ну, кто еще здесь хочет бунтовать? — В голосе Хандке послышались жесткие интонации. — Вонючие… вонючие жиды!

Все молчали.

— Стоять смирно! Как культурные люди!

Они и стояли смирно. Какое-то мгновение Хандке смотрел на них, выпучив глаза. Затем повернулся и стал топтать ногами все еще лежавшего на земле Вестгофа. Тот пытался прикрыть голову руками. Хандке топтал его еще некоторое время. Стало тихо, и слышны были только глухие удары сапог Хандке по ребрам Вестгофа. Пятьсот девятый почувствовал, что около него зашевелился Бухер. Чтобы удержать Бухера, Пятьсот девятый схватил его за запястье. Рука Бухера дернулась, но Пятьсот девятый не выпустил ее. Хандке продолжал тупо избивать Вестгофа. Он еще несколько раз ударил Вестгофа по спине и, наконец, утомился. Вестгоф не шевелился. Хандке отошел в сторону. Его лицо было мокрым от пота.

— Евреи! — проговорил он. — Вас надо давить, как вшей. Вы кто?

Неуверенным движением он показал на скелеты.

— Евреи, — ответил Пятьсот девятый.

Хандке кивнул и несколько секунд глубокомысленно смотрел на землю. Затем повернулся и направился к проволочному забору, разделявшему женские бараки. Хандке стоял там, и было слышно, как он тяжело дышит. Раньше он был печатником, а в лагерь попал за преступление на сексуальной почве. И вот уже год, как он староста блока. Через несколько минут он вернулся и, ни на кого не обращая внимания, напряженно зашагал по лагерной улице.

Бергер и Карел перевернули Вестгофа. Он был без сознания.

— Он что, ребра ему сломал? — спросил Бухер.

— Пинал ему в голову ногами, — ответил Карел. — Я сам видел.

— Может, втащить его в барак?

— Нет, — сказал Бергер. — Оставьте здесь. Пока ему лучше полежать на воздухе. Внутри слишком мало места. У нас есть еще вода?

Нашлась консервная банка с водой. Бергер расстегнул куртку Вестгофа.

— Может, все же лучше оттащить его в барак? — проговорил Бухер. — Эта падла может снова прийти.

— Больше не придет! Я знаю Хандке. Сейчас он уже перебесился.

Из-за угла барака незаметно появился Лебенталь.

— Умер?

— Нет. Нет еще.

— Он его топтал ногами, — сказал Бергер. — Обычно он просто избивает. Наверное, достал шнапса больше, чем обычно.

Лебенталь прижал руку к куртке.

— У меня найдется что поесть.

— Тихо! Весь барак услышит. Что у тебя?

— Мясо, — проговорил шепотом Лебенталь. — За коронку.

— Мясо?

— Да. Много. И хлеб.

Он уже не стал ничего говорить о зайце. Это было неуместно. Он бросил взгляд на темную фигуру, возле которой стоял на коленях Бергер.

— Может, он еще чего-нибудь съест, — сказал Лебенталь. — Мясо вареное.

Туман сгущался. Бухер стоял у двойного проволочного забора, отделявшего его от женского барака.

— Рут! — прошептал он. — Рут!

Тень приблизилась. Он устремил на нее свой взгляд, но кто это, понять не мог.

— Рут! — прошептал он снова. — Это ты?

— Да.

— Ты меня видишь?

— Да.

— У меня найдется для тебя кое-что поесть. Видишь мою руку?

— Да, да.

— Это мясо. Я тебе его перекину. Сейчас.

Он взял маленький кусок мяса и бросил его через оба забора из колючей проволоки. Это была половина полученной им порции. Он услышал, как кусок упал на другой стороне. Тень нагнулась и стала шарить руками по земле.

— Слева! Слева от тебя! — прошептал Бухер. — Он должен быть примерно в метре слева от тебя. Нашла?

— Нет.

— Слева. В метре от тебя. Вареное мясо. Ищи, Рут! Тень замерла.

— Ну, нашла?

— Да.

— Съешь прямо сейчас. Ну как, вкусно?

— Да. У тебя есть еще?

Бухер насторожился.

— Нет. Я уже получил свою долю.

— Да, у тебя есть еще! Бросай сюда!

Бухер так близко подошел к проволоке, что шипы впились ему в кожу. Внутренняя часть ограды не была под током.

— Ты не Рут! Скажи, ты действительно Рут?

— Да, я — Рут. Ну давай еще! Бросай!

Вдруг до него дошло, что это не Рут. Та не позволила бы себе говорить такое. Туман, возбуждение, тень и шепот ввели его в заблуждение.

— Ты не Рут! Тогда скажи, как меня зовут!

— Тсс! Тише! Бросай!

— Как меня зовут? Как меня зовут?

Тень безмолвствовала.

— Это мясо для Рут! Для Рут! — прошептал Бухер. — Передай его ей! Понимаешь, а? Передай его ей!

— Да, да. У тебя есть еще?

— Нет! Отдай его ей! Это для нее! Не для тебя! Для нее!

— Да, конечно.

— Отдай его ей! Или я… я…

Он замер. А что он, собственно, мог сделать? Он знал, что тень уже давно проглотила кусок мяса. В отчаянии он опустился на землю, словно на него обрушился невидимый кулак.

— Ах ты, каналья проклятая… чтоб ты подавилась… подавилась этим…

Это уже было чересчур. По прошествии стольких месяцев получить кусок мяса и так глупо с ним расстаться! Он рыдал, но без слез.

Стоявшая напротив тень прошептала:

— Дай мне, я тоже тебе кое-что покажу… здесь… Ему казалось, что она уже задирает свою юбку. Ее движения растворялись в белой пелене тумана, словно какая-то причудливая нечеловеческая фигура выполняла козлиные прыжки.