Боевой друг Коля провёл меня по всем начальствующим кабинетам, в которых бывал он за двадцать лет своей работы. Познакомил со всеми начальниками, которых за эти двадцать лет знал.

– Андрюха Ветров – мой друг! – запросто говорил он с разнокалиберным руководством. – Возьми, Сань (Вась, Петь), Андрюху на работу!

Начальники озабоченно кивали, трепетно брали из моих рук резюме, внимательно вглядывались в моё лицо.

– Все помогаем Ветрову! – призывал Коля бывших коллег. – Не спим! Все помогаем!

И коллеги воспряли ото сна. Они принялись снимать трубки с рычагов телефонов, набирать номера, связываясь едва не с Господом Богом.

С удивлением вдруг я осознал ошибочность своих прежних представлений. Здесь, в Конторе, не может быть и намёка на дружбу. Человек человеку – волк, так полагал я. И оказался не прав. Контора всегда поможет человеку. Своему, понятное дело, человеку.

Мне предложили место в одном из управлений. Дело оставалось за малым: кадровая чехарда – бумажки, утверждения, простые формальности.

И в Екатеринбург я вернулся на коне. Всё, что мне оставалось, – ждать. Ждать запроса из Конторы.

И он пришёл.

В связи с трудоустройством А. П. Ветрова представьте копию личного дела. Так было сказано в запросе. В запросе Конторы, большой и ужасной, наводящей на местных чинуш ужас.

Естественно, я расслабился. Победил же я вас, мать вашу фашистскую, победил! Вы все здесь думали, что никому я не нужен в столице, бросивший всё, как последний идиот, и приехавший сюда ради самой жуткой на свете химеры?

А вот хрен вам, суки, мать вашу!

Я расслабился.

И в этом была моя ошибка.

Я не учёл провинциального чиновничьего фактора. Основных его, так сказать, составляющих. Зависть и месть – вот они, эти составляющие.

Сидит такой себе начальничек, кум королю, от него здесь всё зависит, а тут его подчинённый подпрыгивает и заскакивает на ступеньку выше. Это как? Хоть и укоренился начальник, и нет ему необходимости лезть в эту грёбаную Москву, ибо тут он князь, всё подмазано, но всё же – как это так? Тем паче что и подчинённый этот, сука… Всем своим видом показывал, что таковым не является…

– …Вы догадываетесь, почему мы вас пригласили?

Гадко улыбается Елена Юрьевна. Мерзко, будто она не женщина, а группенфюрер СС.

На стол передо мной ложатся два листа, скреплённые степлером.

В толпе букв, точек и запятых я различаю свою фамилию и инициалы.

…Ветров А. П. игнорирует поручения руководства… Ветров А. П. нарушает сроки при подготовке ответственных документов… При проверке рабочего компьютера Ветрова А. П. обнаружено…

Ого!

Я делаю вид, что внимательно изучаю эту кляузу, пытаясь сохранить абсолютное спокойствие, и думаю, что у меня это получается. Но всё же каким-то сверхбоковым зрением я ощущаю взгляд этой суки, довольный, наполненный превосходством взгляд.

Из этой мерзкой бумаги следует, что они нашли в ящике стола мою флешку, а на флешке, помимо рассказов, была авторская справка. Я, мол, такой-то и такой-то, печатаюсь там-то и там-то…

Бумага составлена Антошкой. Я недооценил его. Безобидный пухлый школьник в очках, десять лет между нами разницы. Понятное дело, Кубышка поручила ему проверить меня, он наверняка подключил местного программиста. Флешка. Тут и программист даже не нужен. Осёл. Какой же я, право слово, осёл. Как это глупо и позорно всё, господи!

…Ветров А. П. печатается в литературных журналах и не исключено, что получает за это гонорары. В декларации о доходах за 2014 год эти гонорары не указаны.

Их раздосадовал запрос из Конторы. И они задумали нагадить мне на прощание, эти маленькие мерзавцы. Решили что-то накопать, проверить компьютер, видимо, заметил из них кто-то краем глаза, что я печатал что-то явно не то. И тут – такая удача: публикация! И нет данных о гонораре в декларации о доходах, той самой, которую обязан заполнять каждый чиновник, от мала до велика. И неуказание сведений о доходах может послужить основанием для отказа в приёме на работу или даже для увольнения. И какой-то соответствующий нормативно-правовой акт по этому поводу имеется.

Ещё в первые годы работы в Конторе я спросил у своего начальника:

– Ну кому это надо, а? Кто будет проверять – три у меня банковские карточки или четыре?

Пожимал плечами начальник.

– Вряд ли, конечно. Каждую декларацию не проверишь. Хотя всякое бывает. У меня вот приятель в военной прокуратуре ружьё охотничье купил и пачку патронов. Ружьё в декларации указал, а патроны – нет. Забыл, просто забыл, по невнимательности, так сказать. Прознали каким-то образом, уволили… А другие вон вагонами воруют. И ничего.

…Самые ломовые гонорары платил «Русский пионер», вспоминаю я. Но все они выплачивались в 2015 году, а декларация за четырнадцатый.

– Не припомню я что-то никаких гонораров.

– А мы можем напомнить, – хрипло произносит заместитель кадровой королевы.

Плотненький, причёска аккуратная, в костюмчике с отливом, сидит напротив меня.

– Вам заплатил гонорар наш местный литературный журнал.

– И сколько же он мне заплатил?

– Одну тысячу двести рублей! – словно оглашая приговор, громко произносит заместитель.

– Мощная сумма.

Обвожу взглядом собеседников. Елена Юрьевна Шац улыбается. Но улыбка вызвана не моей нагловатой шуткой. По всему периметру переносицы блуждает довольная улыбка наркома Ежова, разоблачившего очередной заговор троцкистов.

– Думаете, мы тут ерундой занимаемся?

– Конечно же, – отвечаю, – нет. Вы занимаетесь очень серьёзным делом. Смотрите флешки сотрудников, читаете рассказы…

– Имеем право! – рявкает Шац. – Вы в рабочее время всё это делали! Вы книгу писали!

А вот это уже было ударом помощнее декларации.

– …Проверкой служебного компьютера обнаружен файл под названием «Мать их фашистскую». Изучением его содержания установлено, что в нем содержатся оскорбления в адрес государственных служащих, а также…

Ну, твари. Файл «Мать их фашистскую». Книга. Да-да, читатель, книга. А точнее, рукопись. Та самая рукопись, которую вы читаете сейчас. Лекарство, чтобы не сойти с ума от всего этого бреда, царящего в этом городе и во мне самом. Если бы я не стал писать её, меня бы просто разорвало. И писал я её здесь, в конторке. Не писать же это дома? В смысле, на кухне того самого помещения, которое я вынужденно называю домом…

Отвратительное ощущение. Сидеть, переполняясь злостью, и знать, что не можешь сделать ничего.

– Интересно, что скажут на вашей предполагаемой работе, – продолжает глумиться Шац, – когда прочитают это…

Нужно быть совсем конченым идиотом, чтобы направить рукопись в Контору. Ведь там можно сказать: не моё, чушь собачья. Да и будут ли они истории о собственных пьянках и прочем мудачестве афишировать? Не волнует меня это. Волнует другое, что по тем или иным каналам это может дойти до Леры.