— Та-а-ак, я, кажется, поняла. Все дело в парне, да? Запала на кого-то?

— Ну нет, — пожала она плечами, — просто понравился.

— Да запала, запала. Когда «просто понравился», с таким скорбным лицом не ходят. Что за парень?

— Из класса.

— Ясно, — довольно хмыкнула Нина. — И что? Внимания не обращает?

— Честно говоря, все очень сложно. Он сначала плохо ко мне относился. Потом, наоборот, хорошо, мне даже казалось, что я ему нравлюсь по-настоящему.

— Что-нибудь было у вас?

Алена отвернулась к боковому окну. Помолчав, сказала глухо:

— Мы только гуляли, в кафе ходили и… целовались.

— Не спала с ним? — спросила Нина так запросто, словно о чем-то обыденном.

— Нет! — Алена уставилась на нее ошарашенно. — Конечно, нет!

— То есть целовались, и все? Или просто он тебя в щечку чмокнул?

— Нет, не просто и не в щечку, — Алена почувствовала, как эти самые щечки горячо зарделись.

— Ну а дальше что? — допытывалась любопытная Нина.

— Ничего. Ведет себя теперь так, как будто ничего не было. С другими время проводит…

— Ох уж эти малолетки! — хмыкнула Нина. — Все им кажется, что чем больше у них девок, тем они круче. Ну а ты, подруга, не ходи и не страдай. Он твоими страданиями только упиваться будет и еще больше тебя мучить.

— Зачем?

— Ну чтоб потешить собственное эго. Ну и для авторитета среди таких же, как он, малолеток. Ты покажи ему, что тебе вообще плевать на него. То есть, наоборот, ничего не показывай, как будто его нет. А еще лучше — заведи себе другого. Вот увидишь — сразу спохватится. Мужики ведь, даже когда еще малолетки, все ужасные собственники. Если ты ему хоть чуть-чуть нравилась — увидит тебя с другим и сразу снова воспылает. Так что заведи себе кого-нибудь и не парься.

— Как это — заведи? Это же не хомячок…

— Смешная ты, — улыбнулась Нина, въезжая во двор.

* * *

Лилия Генриховна долго не открывала. Алена даже беспокоиться начала, не случилось ли чего с ней. Все-таки человек старый, больной и одинокий. Но наконец послышалось дребезжание, затем щелкнул замок, и дверь приоткрылась.

«Склеп», — в который раз подумалось Алене.

Квартира у Лилии Генриховны была хоть и просторная, но захламленная и темная. В лучах солнца, пробивавшихся сквозь тяжелые портьеры, клубились взвеси пыли. Да и давно не мытые окна, мутные и тусклые, крали много света. У Алены порой так и чесались руки взять и прибраться, вычистить здесь все до блеска. Она бы и предложила свою помощь — что бы немощному не помочь? Но у старухи такой нрав, что лишнее слово сказать страшно. Вдруг обидится на что-нибудь, выводы не те сделает.

Лилия Генриховна, впустив Алену, сразу, без слов, развернулась и, торопливо работая костлявыми руками, покатила в дальнюю комнату, единственную, что выходила не во двор. Алена помялась в коридоре, но затем пошла туда же. Может, старуха решила там теперь занятия проводить?

Но старуха с разволнованным видом листала телефонный справочник. Потом схватила сотовый, простенький, кнопочный и непривычно маленький, запросто умещавшийся в ее узкой, высушенной ладони. Кому звонила Лилия Генриховна, Алена не знала, но по обрывкам недосказанных фраз и междометиям догадалась: попала та совсем не туда, куда метила.

— Как позвонить в МЧС? — наконец спросила она у Алены и пожаловалась: — Черт ногу сломит в этих быстрых вызовах…

Алена пожала плечами.

— А что случилось?

— Случилось! Васька вон на дереве застрял. — Старуха махнула тощей рукой в сторону окна. — Заскочил, глупый, собак испугался. А теперь орет и слезть не может.

— Кот ваш?

— Позвонила в ЖЭУ, потом в полицию. Даже слушать не хотят, мерзавцы. В МЧС…

— Где он?

Алена подошла к окну и сама увидела маленький черный комок среди пожелтевшей листвы. Нижние ветки дерева были высоко над землей, но зато сам тополь рос почти впритык к чьей-то ракушке.

Она решительно выбежала на улицу, радуясь про себя, что так удачно оделась сегодня в свободные черные брюки карго и кеды — самое то для лазания по деревьям. Ловко взобравшись на крышу гаража, она подпрыгнула и ухватилась руками за нижний сук. Подтянулась, закинула ногу, перебросила вес. Держась руками за шершавый ствол, встала на ноги. Присмотрела еще одну ветвь потолще, одной рукой взялась за нее, второй, на всякий случай, — за соседнюю. Снова подтянулась, встала на ноги… Давненько она не лазала по деревьям, но сноровку, оказывается, не растеряла.

Внизу собрались местные мальчишки и, открыв рты, глазели на нее с неподдельным восхищением. Наконец она добралась до глупого кота, сняла его и пристроила себе на плечо. Тот мгновенно выпустил когти, вцепившись в олимпийку. Спускалась она до нижней ветви медвежонком, а там уж спрыгнула под одобрительные возгласы: здорово! круто! офигеть!

Алена снисходительно хмыкнула: вот что значит городские, хоть и пацаны. В деревне подобным никого не удивишь, а она и не такую высоту, бывало, в детстве брала. Однако все равно приятно.

Ну а Лилия Генриховна и вовсе обрушила на нее шквал благодарности. И несчастного Ваську затискала — тот аж взвыл. Алена даже не ожидала от этой сухой, суровой и вечно недовольной старухи таких девчачьих восторгов.

Но и успокоившись, остаток дня Лилия Генриховна пребывала в благодушном настроении. Не кричала, не называла Алену безголовой, безграмотной и прочими обидными «без». Поправляла мягко, не раздражаясь, повторяла одно упражнение раз за разом, пока не достигали нужного результата.

Время до приезда Нины еще оставалось, и Лилия Генриховна вдруг заявила, что теперь они будут пить чай. Какой-то особый, заваренный по рецепту ее бабушки. А к чаю — абрикосовое варенье и нежнейшие вафли. Алена отламывала хрустящие кусочки, и они тут же таяли во рту. Вкуснотища! Ну а янтарное, ароматное варенье оказалось и вовсе изумительным. Как еще язык не проглотила? Чай они пили не просто так, а из какого-то коллекционного фарфора.

— Это, конечно, не мейсен… Это, как говорит современная молодежь, еще круче. Вот этим чашечкам, чтоб ты знала, моя дорогая, почти двести лет. Я их редко, очень редко достаю. Все больше любуюсь. И горжусь, да… Все хочу в музей передать, да рука не поднимается. А вот сегодня душа возжелала почаевничать этак по-барски. К тому же такой повод!

Старуха, прикрыв глаза, поднесла фарфоровую чашку к губам и отпила.

— Видишь вензель снизу? — Она перевернула тончайшее блюдце и показала на темно-синюю закорючку. — Это именной знак фарфоровой мануфактуры Солдатова. Купца первой гильдии, мецената и просветителя. Помимо фарфора, занимался золотом, пушниной и, конечно, благотворительностью. Это, понимаешь, так заведено было. Честь и благородство были тогда в моде, не то что теперь. Он, Базанов, Яковлев, Сибиряков, Трапезников, да много их, купцов наших иркутских, которые целые состояния вкладывали в развитие города, строили сиропитательные дома, школы, больницы, театры. Они еще и состязались, кто окажется самым первым, кто — самым щедрым. Эх!.. Но пить чай из таких чашечек не просто приятно. Кажется, как будто время на миг повернуло вспять, правда же?