— Позвоню. Люблю тебя.

Когда он положил трубку, я лежала почти час, терзаясь мыслями о моем увеличивающемся возрасте, пока его пустая сторона кровати угнетала меня. Почему я согласилась, чтобы он вернулся домой один? Это противоречило всем принципам наших отношений. Мы все делали вместе, и все же я позволила ему уговорить меня остаться на свой день рождения в одиночестве.

* * *

На следующее утро я открыла бутылку охлажденного шампанского и налила добрую порцию в свой апельсиновый сок. Прямо смешно вспоминать, как дни рождения с возрастом становились все болезненнее.

Сначала были обязательные подарки, что считалось прямо искусством в нашем кругу общения: каждый предмет тщательно выбирался, чтобы передать правильное послание, и каждый требовал идеально составленной благодарственной записки. Простое действие обмена было социальным минным полем, и я потратила годы, чтобы научиться правильно в нем ориентироваться.

Потом были звонки от родителей, сестер, друзей и дюжины знакомых по бизнесу и социальной жизни. Все с хорошими намерениями, но нежеланные, особенно в такой день, как сегодня, когда я только хотела быть с Уильямом, улыбающимся мне под гавайским солнцем, в тысяче миль от Нины. Это должно было быть наше время снова сблизиться, четыре дня без ее самодовольной улыбочки, ее замотанных в фольгу тарелок в центре нашей стойки, ее мнений, выскакивающих в наших с Уильямом разговорах. Если бы я услышала «Нина сказала» еще один раз, я бы схватилась руками за уши и оторвала их.

Еще хуже, чем упоминания Уильяма о ней, было его молчание. Я чувствовала, как он отдаляется от меня. Его телефон теперь практически всегда был с ним, письма и сообщения доминировали над нашим совместным временем. Мы были вместе тринадцать лет и я никогда не видела его таким отрешенным. Что-то было не так, и я начала отсчитывать дни до нашей поездки, тайком планируя восстановить наши отношения на острове.

И вот как все обернулось. Уильям был дома, а я листала поздравления от незнакомцев на Facebook. Словно старение было чем-то достойным празднования в моем мире. Стану ли я когда-нибудь слишком старой для Уильяма? Я никогда об этом не думала, всегда уверенная в нашем браке. Но в последнее время, с Ниной, дышащей мне в затылок, я сомневалась во всем. Я запрокинула стакан, и мой пустой желудок протестующе заурчал от пузырьков. Отложив телефон, я посмотрела на воду и подумала пойти на пляж и допить бутылку в одном из гамаков у воды. Тут зазвонил мой телефон. Взяв его, я обнаружила на экране лицо своей матери.

— Привет, мам.

— С днем рождения, дорогая.

На меня нахлынула неожиданная волна эмоций. На фоне слышались голос моего отца и звуки бейсбола по телевизору. Я представила его в откидном кресле с пледом на коленях и села на ближайший стул, слушая болтовню мамы о событиях дня, получая новости о семье моей сестры и ее детях. Она спросила о нашей поездке, и я растянула первые два дня в четыре, расхваливая погоду и роскошную еду.

— Позови Уильяма. Я хочу поздороваться.

— Ой, мам, он в душе. Я скажу ему, когда он выйдет. — Ложь застревала у меня в горле, но я была слишком горда, чтобы признать, что провожу свой день рождения в одиночестве.

Я поспешно закончила звонок и повесила трубку, немедленно набирая номер Уильяма. После одного гудка звонок отправился на автоответчик, как будто он разговаривал по телефону. Я вздохнула и отключилась, не оставив сообщения.

Мои мысли начинали забредать в темные закоулки, мое одиночество в доме у океана давало моим сомнениям, неуверенности и паранойе большой простор. Страх нарастал. Отравлял. Было ли между нами что-то не так?

Однажды я уже чувствовала себя так. Шесть лет назад у меня было похожее ощущение. Уильям тогда проводил больше времени в офисе, и маленькие изменения вызвали у меня подозрение. Одеколон, который он начал регулярно использовать. Новый режим тренировок, которого он придерживался. Невиданный энтузиазм по поводу офиса.

Однажды я получила удаленный доступ к его компьютеру и провела часы, прочесывая его электронные письма, прежде чем нашла потенциального виновника. Сначала письмо от его ассистентки, в котором она назвала его «мистер президент». Это было хоть и немного странно, но не слишком из ряда вон выходяще. Он был президентом и управляющим своих компаний. Но в своем ответе он назвал ее «мисс Левински».

Я смотрела на слова, пока они не поплыли, а в уголках глаз не защипали слезы, быстро отертые и замещенные чем-то сильнее — злостью.

Я распечатала каждое письмо в их переписке с начала ее работы и накинулась на них с маркером и ручкой, подчеркивая уличающие реплики и делая заметки с кучей восклицательных знаков. К тому времени, как мой ничего не подозревающий муж вернулся домой, каждая поверхность его кабинета была укрыта яростными белыми страницами, а мои сумки были упакованы и собраны у двери.

Я была как маленькая змейка, неспособная контролировать свой яд и впрыскивавшая его весь при первом ударе, не оставляя резервов для невзрачной брюнетки, перешедшей черту с моим мужем.

И она была невзрачной. Это тревожило меня. В нашем браке я была настороже перед юными соблазнительницами, королевами гламура, пинап моделями, маскирующимися под канцелярских крыс. Я знала его типаж — длинноногие брюнетки с красивым телом — и блокировала все потенциальные угрозы с выверенной точностью. Он был сексуальным мужчиной, привлекавшим практически каждую женщину, и я провела первые несколько лет брака, играя в бадминтон с красавицами, пока не удостоверилась в его верности. Но затем, когда он загулял, это случилось с самой обыкновенной женщиной. Брендой Флорт. Сорок два года при его тридцати пяти. Полноватой в талии и носившей слегка коротковатые штаны. Очки, потому что «от контактных линз болели глаза». Ее волосы были в вечно беспорядочном пучке. Она была женщиной, на которую Уильям никогда бы даже не посмотрел, и все же это случилось. Он рискнул нашим браком ради флирта. И я убедилась, что в мгновение, когда он вошел в дверь, он это понял.

Все прошло совсем не хорошо. Я ожидала слезного сожаления, дрогнувшего самообладания и мольбы простить его, дать ему еще один шанс.

Вместо этого он надменно отмахнулся от писем, как от мелочи. Он назвал меня сумасшедшей и вспомнил о моих невинных дружеских связях, рисуя их в таком же свете.

Мы ругались часами, до хрипоты. Они придумали друг другу клички после обсуждения новостной статьи о Левински. И все. Она была старой, ради всего святого. Я думала, что он спал с ней? Ему что, нельзя шутить с подчиненными? Я была настолько не уверена в наших отношениях? Он когда-либо за семь лет давал мне повод в нем сомневаться?

Я сдулась и начала ставить под вопрос каждое прочитанное слово. Я прокляла себя, что недостаточно покопалась, не проследила за ним и не собрала больше доказательств, чем просто письма. Может, я ошибалась? Была ли это невинная игра слов?

Я замолчала и позволила ему заключить меня в объятия. Я приняла его заверения и подавила свое беспокойство. Чемоданы вернулись в наш шкаф, где их распаковала прислуга на следующее утро, а наша идеальная жизнь наладилась к полудню.