– Хм-м…

– Что? Это помогает.

– Начальство обязательно предложит ей что-то подобное, это без сомнения.

– А вы что, имеете что-то против? – с вызовом спросила Бакстер.

Когда вокруг дела Тряпичной куклы поулеглись страсти и прошло достаточно времени, чтобы осмыслить случившееся, Эмили захотелось с кем-нибудь все обсудить. Раньше она всегда считала, что подобная мера – удел личностей слабых и неспособных справиться с превратностями повседневной жизни, но это, как оказалось, было ошибкой. Ей было гораздо проще говорить о своих чувствах с совершенно чужим человеком, нежели с близкими и знакомыми, которые могли ее осудить и всегда ждали от нее чего-то большего. После нескольких сеансов она постепенно смирилась со смертью одного из своих самых близких друзей – Бенджамина Чемберса, ставшего для нее не столько коллегой, сколько отцом.

– Я не против, чтобы к их услугам прибегали другие, – ответил Руш, – но мне самому это не пришло бы в голову.

– Еще бы, вы слишком сильная личность, чтобы сталкиваться с душевными проблемами, да? – отрывисто бросила Эмили, понимая, что этим выдает собственные переживания. – Можно сказать, само совершенство.

– Ну, до совершенства мне далеко, – спокойно ответил Руш.

– Вы так думаете? Приказать коллегам спокойно смотреть, как тебя будут убивать, накричать на друга, застрелившего ни в чем не повинного человека, чтобы тебя спасти, и улыбаться, глядя в глаза психопату, который навел на тебя пистолет.

– Опять вы за свое.

– Я это к тому, что если кому-то и надо поговорить со специалистом о своем дерьме… то это вам.

– Вы закончили? – спросил Руш.

Бакстер промолчала, подозревая, что переступила черту. Некоторое время они сидели молча, пока медсестра, исполнявшая обязанности секретаря и до этого бросавшая на них хмурые взгляды, не утратила к ним всякий интерес.

– Я хожу в церковь, – сказал Руш, вновь переходя на дружелюбный тон, – и пока вы были в больнице, тоже был в церкви. Вот где я, выражаясь вашим языком, говорю о своем «дерьме» каждый божий день, полагая, что его у меня накопилось куда больше, чем у других.

Какие-то нотки в голосе Руша дали Бакстер понять, что это чистая правда.

– Вы неправильно меня поняли, – продолжал он, – я не осуждаю людей, нуждающихся в помощи – без нее никому не обойтись. Но при этом не верю тем, кому платят за то, чтобы меня слушать. Мне ненавистна сама мысль о том, что совершенно посторонний человек будет знать обо мне вещи, которые я – как и все остальные – так тщательно скрываю от окружающих. Ни одна живая душа не должна обладать над человеком такой властью.

Бакстер никогда об этом не задумывалась, полагая, что ее психотерапевт, весьма влиятельная дама, относится к проблемам пациентов с профессиональной дистанцированностью. Неужели она обманывала саму себя, считая, что представителя подобной профессии связывают законы и служебный этикет даже более строгие, чем те, которые она сама с такой завидной регулярностью попирала на своем посту? Неужели упорно игнорировала тот факт, что рот у этой женщины, в точности как и у других людей, расположен всего в паре дюймов ниже алчных ушей?

Она принялась в подробностях вспоминать каждый фрагмент своих бесед с терапевтом, но в этот момент их позвали к доктору Эрану. Его роскошный кабинет представлял собой более комфортный и непринужденный вариант приемной – с извечным дежурным деревом у окна. Он пригласил их сесть к его аккуратному столу. Перед ним лежала толстая папка с материалами Гленна Арнольдса.

– Могу я посмотреть ваши документы, перед тем как переходить к делу? – вежливо, хотя и твердо, спросил врач.

Увидев перед собой удостоверение Бакстер, выданное полицией Лондона, он поднял брови, но ничего не сказал.

– Насколько я понимаю, вас интересует информация об одном из моих пациентов. Полагаю, мне нет необходимости напоминать, что большая часть содержащихся в этой папке сведений представляют собой врачебную тайну.

– Он мертв, – бросила Бакстер.

– Да? – ответил доктор Эран. – Какое несчастье. Но это никоим образом не отменяет того факта, что…

– Перед смертью он убил человека, – продолжала Бакстер.

С технической точки зрения это было неправдой, но настоящая история была слишком запутанной.

– Понятно.

– Причем самым мрачным и неприятным способом, какой только можно вообразить.

– Так-так… – сказал доктор, тут же мысленно сопоставив ее слова с жуткими репортажами с Центрального вокзала. – Ну, хорошо. Чем я могу вам помочь?

В возрасте десяти лет, через год после смерти брата-близнеца, скончавшегося от тромба в мозгу, Гленну Арнольдсу поставили диагноз «шизоаффективное расстройство». Мальчик постоянно опасался, что его постигнет та же судьба, что и брата, чему в значительной степени способствовала и его предрасположенность к мучительным головным болям. Оплакивая брата, он в самом прямом смысле каждый день ждал смерти. В итоге стал все больше замыкаться в себе и впадать в депрессию, решив после печальной утраты, что жизнь быстротечна и ничего не стоит.

Три года назад ему назначили курс лечения в «Гремерси Практис», он никогда не пропускал сеансов и добился значительного прогресса в рамках как индивидуальной, так и групповой психотерапии. Если не считать незначительных рецидивов депрессии, его психотические симптомы подавлялись медикаментозным лечением. В общем и целом, парень никогда не проявлял даже намеков на агрессию или жестокость к кому бы то ни было.

– А как он платил за удовольствие находиться в вашей компании? – спросил врача Руш.

Бакстер задумалась, сознательно ли он сформулировал свой вопрос так, чтобы психотерапевт выглядел как проститутка.

– Ведь ваши услуги, ребята, обходятся ой как недешево, – добавил Руш.

– Медицинская страховка, – ответил доктор Эран, в голосе которого прозвучал лишь отдаленный намек на возмущение, – причем очень хорошая. Насколько я понимаю, после смерти брата родители оформили ему самую лучшую, какую могли себе позволить. И поскольку впоследствии у пациента было выявлено психическое расстройство…

Психиатр не договорил, а лишь пожал плечами.

– Скажите, на ваш профессиональный взгляд…

Бакстер внимательно посмотрела на Руша.

– …как вел себя Гленн в последние пару недель?

– Прошу прощения?

– У него наблюдались какие-нибудь признаки рецидивов? Может, он перестал принимать лекарства?

– Может быть, мне об этом ничего не известно, – в замешательстве ответил доктор Эран, – я его ни разу не видел.

– Как это? – спросила Бакстер.

– На следующей неделе он должен был прийти ко мне в первый раз. Извините, я думал, вы знаете. Ко мне перешли пациенты доктора Бентхема – с минувшей пятницы он больше не практикует.